Читаем Разведчик в Вечном городе. Операции КГБ в Италии полностью

Истории известны примеры, когда завоеватели всех мастей и эпох, пытаясь унизить непокоренных, давали им всевозможные прозвища. Вспомним, например, испанских конкистадоров, которые в далеком XVI веке окрестили борцов за свободу Фландрии «гезами», то бишь нищими. Но народ, поднявшийся на святую борьбу против поработителей, превратил уничижительный ярлык в высокое звание, коим гордо именовались повстанцы.

Нечто подобное произошло с названием «Красная капелла», под которым стала известна всему миру разведывательная группа антифашистского Сопротивления Харро Шульце-Бойзена и его соратников. Ее настоящее название было «Коро».

Офицеры абвера, гитлеровской военной контрразведки, называли на своем профессиональном жаргоне «музыкантами» или «пианистами» запеленгованные подпольные радиопередатчики, работавшие на территории Германии или оккупированных фашистами стран и поддерживавшие связь с участниками антигитлеровской коалиции. В тех случаях, когда они приходили к выводу, что несколько передатчиков работают в рамках единой подпольной организации, их называли «оркестром», то бишь по-немецки «капеллой». Осенью 1942 года, когда начались аресты членов берлинской подпольной организации, один из абверовских контрразведчиков, капитан Пипе, предложил называть ее в служебных документах «Красной капеллой». Так наименование «Красная капелла» появилось сначала в документах абвера, затем гестапо и уже оттуда перекочевало на страницы мемуаров и исторических исследований. Одним из первых, кто придал этому имени новое, гордое звучание, был ныне покойный участник подполья, известный немецкий писатель Гюнтер Вайзенборн, избежавший смертного приговора благодаря мужеству своих друзей-подпольщиков, которые не выдали его на допросах.

В западной, прежде всего в западногерманской, историографии освещение деятельности берлинской подпольной организации быстро обрастало легендами разного характера и разных оттенков. Что ж, в этом не было ничего странного. Офицеры абвера, выслеживавшие подпольщиков, и гестаповцы, истязавшие их на допросах, в большинстве своем довольно благополучно пережили войну и весьма быстро акклиматизировались в новых условиях после разгрома фашистской Германии. Почувствовав себя в безопасности, все они в один голос заявили о том, что «Красная капелла» была всего-навсего звеном агентурной сети, созданной советской военной разведкой, а ее участники либо старые немецкие коммунисты, «всегда готовые бороться» по приказу из Москвы, либо авантюристы, люди отнюдь не робкого десятка, для которых «шпионские связи диктовались честолюбивыми замыслами».

Так началась полная неразбериха с освещением деятельности «Красной капеллы»…

В этой кампании мемуаристов принял участие и бывший гитлеровский прокурор Редер, и председатель палаты военного суда Крэль, скреплявший своей подписью смертные приговоры подпольщикам. Мать Шульце-Бойзена писала в мемуарах, что до конца дней своих не забудет цинизм и холодную жестокость палачей. Редер, который и после войны не скрывал своих нацистских убеждений, использовал любой случай, чтобы вновь и вновь оправдать свою жестокость по отношению к антифашистам.

«Тот, кто полагает, — писал прокурор в своих мемуарах, — что «Красная капелла» была антигитлеровской организацией Сопротивления, совершает самую жестокую историческую ошибку». Редер утверждает, что руководящая верхушка организации состояла из сексуальных психопатов, в их среде царило неприкрытое распутство, что в конечном итоге и привело к провалу организации. Харро Шульце-Бойзен имел многочисленных любовниц как в самой своей организации (Ода Шотмюллер, графиня Эрика фон Брокдорф, жена активного участника Сопротивления скульптора Курта Шумахера Элизабет…), так и в министерстве авиации, где он служил. Его жена Либертас была, по свидетельству Редера, лесбиянкой и часто, переодевшись проституткой, искала случайные половые связи с «клиентами» на улицах Берлина. Бывший прокурор утверждает, что попав после ареста в тюрьму, она выболтала своей сокамернице Гертруде Брейтер — «подсадной утке» гестапо — неизвестные дотоле имена участников подпольной организации. Когда запахло смертным приговором, Либертас отдалась тюремному надсмотрщику — молодому эсэсовцу, чтобы забеременеть и таким образом избежать гильотины. По свидетельству итальянского прогрессивного еженедельника «Вие нуове», многие родственники казненных участников «Красной капеллы» обвиняли после войны Либертас в предательстве…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского флота
Адмирал Советского флота

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.После окончания войны судьба Н.Г. Кузнецова складывалась непросто – резкий и принципиальный характер адмирала приводил к конфликтам с высшим руководством страны. В 1947 г. он даже был снят с должности и понижен в звании, но затем восстановлен приказом И.В. Сталина. Однако уже во времена правления Н. Хрущева несгибаемый адмирал был уволен в отставку с унизительной формулировкой «без права работать во флоте».В своей книге Н.Г. Кузнецов показывает события Великой Отечественной войны от первого ее дня до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное