«Господи, — подумал я, положив трубку телефона. — Неужели посылают на разведку Джеймса Бонда в юбке, да еще под восемьдесят лет? Мой резидент, когда я ему доложил о телефонном разговоре с главным редактором, тоже не был в курсе. «Черт его знает, — сказал он меланхолично, — мне известно лишь то, что она знаменитая писательница и ее очень любят в ЦК КПСС. Так что выполняйте…».
Знаменитая бабка, которую я встречал на римском вокзале Термина, мне сразу не понравилась. Во-первых, внешне: волосы на подбородке, усы под носом, злое лицо и резкий, как у вороны, каркающий голос. Во-вторых, она тут же, невнятно поздоровавшись, начала мною командовать: «Носильщика не берите, у меня нет на него денег. Донесите чемоданы сами, ведь вы же здоровый малый. Мы поедем в тот отель, который я выбрала сама (она назвала какое-то заведение, доселе мне неизвестное). Завтра отправимся в Венецию — у меня там живет мой дальний родственник Гриша Шилтьян. Он художник. Затем в Турин, на «Фиат», а затем далее… Я надеюсь, вы уже договорились о визите?»
— Мариэтта Сергеевна, рад вас приветствовать в Вечном городе. Насчет носильщика не беспокойтесь — все будет оплачено не за ваш счет. Кроме того, я мог бы предложить вам очень хорошую гостиницу неподалеку от моего корпункта. Расходы по проживанию в ней я беру на себя. И, наконец, последнее. Я уже договорился на послезавтра о визите на фиатовские заводы, а завтра мы посмотрим Рим. После «Фиат» я отвезу вас в Венецию с большим удовольствием, ибо тоже знаком с блестящим художником Георгием Ивановичем Шилтьяном и даже опубликовал о нем очерк в «Известиях».
Бабка удивленно пошевелила усами и внимательно посмотрела на меня.
— Хорошо. Пусть будет по-вашему. Но в гостиницу мы поедем именно в ту, которую я вам назвала. Она очень недорогая, а государственные деньги тоже надо экономить.
С большим трудом, при помощи многочисленных полицейских, около которых я останавливался, чтобы спросить, как мне ехать по запутанным римским улочкам, мы наконец добрались до так называемого отеля, у которого даже не было названия. При ближайшем ознакомлении им оказалось дешевое заведение типа борделя для солдат и неимущих любителей женщин. Комната, которую предложили знаменитой русской писательнице, была без туалета, не говоря уже о ванне. Все «удобства», так сказать, находились в конце коридора, где топтался какой-то тип, видимо, только что закончивший заниматься любовью… Но Мариэтта Сергеевна оказалась непреклонной. «Я переночую здесь, — твердо изрекла она. — Это даже интересно…»
А через два дня мы отправились в Турин на моей новой быстроходной автомашине французской фирмы «Ситроен» (я все еще не доверял продукции, выпускаемой «Фиат»). У товарища Шагинян, кстати, члена КПСС с 1942 года, моя шикарная машина вызвала некоторое раздражение. «Надо быть скромнее, — пробурчала она, плюхаясь на заднее сиденье, — нельзя так расточительно бросать народные деньги. Ваше ландо могло бы быть поскромнее».
— Мариэтта Сергеевна, — ответствовал я, елико возможно ласково, — «ситроен» не предмет роскоши, а средство передвижения. Автомобиль очень быстроходен и надежен в эксплуатации. А это весьма немаловажно в моей (я сделал ударение на слове «моей») журналистской работе.
Но писательница, видимо, ничего не знала о моей «журналистской» работе. «Кстати, нам совершенно незачем мчаться сломя голову, — продолжала бурчать она, — я, хоть и русская, но совершенно не люблю быстрой езды, несмотря на то, что наш великий Гоголь утверждал обратное». И все-таки мы помчались. Великолепные амортизаторы «ситроена» съедали скорость, и она была абсолютно неощутима. К тому же я привык бегать от итальянской «наружки», и стрелка спидометра всегда болталась где-то далеко от отметки 100 километров в час. Бабка успокоилась, воцарилось молчание. Я включил приемник. Из динамиков зазвучал сладкий голос, воспевавший прекрасный Неаполь. Шагинян опять заерзала на сиденье.
— Выключите эту гадость, пожалуйста!
— Это не гадость, Мариэтта Сергеевна, а прекрасный итальянский певец Марио дель Монако.
— Я, к вашему сведению, училась в Германии и люблю только баварские песни. А эти ваши итальянские леденцы вызывают у меня изжогу…
— Вы учились в Германии?
— Да. И окончила там медицинский факультет. А потом революция, и мне пришлось стать писательницей.
— Пришлось?
— Конечно. Я не могла пройти мимо великих революционных событий. Кстати, вы, наверно, не знаете, что в жилах Ленина текла еврейская кровь?
— Как?
— А вот так. Когда я писала тетралогию «Семья Ульяновых», в моих руках находилось много архивных материалов, из коих я узнала, что по линии матери в роду Владимира Ильича были евреи. Конечно, тогда об этом было грешно говорить, ибо меня наверняка бы ожидал расстрел за антисоветскую деятельность.
— А сейчас?