Разведчик в Вечном городе. Операции КГБ в Италии

«Ну, что ж, студент Лонсдейл, аванс ты выдал, пора двигать на занятия…», – сказал он себе, выходя из будки и направляясь в университет. Он представлял собой огромную, серую, напоминавшую египетский обелиск, потемневшую от копоти мрачноватую глыбу. Возможно, на архитектора этого не очень старинного сооружения повлияла богатая египетская коллекция расположенного рядом знаменитого Британского музея. Корпуса факультетов, или, как их называют в Англии, колледжей и школ, разместились рядом с глыбой. В одном из них, построенном в современном безликом стиле, разместилась школа африканистики и востоковедения, где и предстояло заниматься нашему герою.

В первую среду октября 1955 года – день, когда начинаются занятия в Лондонском университете, стояла обычная для осеннего Лондона погода – хмурое, застиранное постоянным дождем небо, налитый сыростью воздух, из-за которого температура в десять градусов кажется достаточно низкой. Гордон Лонсдейл, по паспорту тридцатилетний уроженец канадского города Ванкувер, как и большинство остальных студентов, демонстрируя традиционную британскую сдержанность, не пытался познакомиться со своими будущими однокашниками, а убивал время, читая объявления в вестибюле. Потом их пригласили в зал на собрание. Это было довольно темное и запущенное полуподвальное помещение с беспорядочно расставленными банкетками, которые безбожно скрипели. В зале было пыльно и душно. Может быть, поэтому всем – и студентам, и преподавателям – явно хотелось побыстрее покончить с этой формальностью и выбраться отсюда.

Но у Лонсдейла настроение было прекрасное. Успешно завершался первый, пожалуй, самый трудный, этап его задания. Он выходил на английскую сцену, утверждая себя в новой роли студента той самой знаменитой школы африканистики и востоковедения, которая, по традиции, питает кадрами секретные службы Ее Величества.

Через несколько минут после «организационного» собрания первокурсников он уже был в аудитории, отведенной их группе. Постепенно там собрались его будущие однокашники. Они входили по одному, сдержанно кивнув в дверях, и, без особого любопытства окинув взглядом небольшую светлую комнату с тремя рядами столов, садились на деревянные, отполированные штанами не одного поколения их предшественников стулья.

Гордон сразу отметил про себя, что их группа отличается от других. Тут не оказалось ни одного азиата или африканца, хотя в зале на общем собрании их было много. Средний возраст студентов был, по крайней мере, лет на десять выше. Наконец, почти все они были одеты в традиционную «форму» английских служащих: черный пиджак, черные брюки в серую полоску, белую сорочку с темным галстуком, черный котелок. Бегло оглядев своих подчеркнуто аккуратно одетых однокашников, Лонсдейл понял, что поступил правильно, оставив дома в шкафу пиджак из грубошерстного твида и серые брюки – большинство английских студентов одевались именно так, и было соблазнительно одеться на подобный манер, чтобы сразу же раствориться в общей массе. Именно такой костюм носил и он во время поездок по городу. Но, поразмыслив немного, Лонсдейл решил отказаться от твида – будущие соученики, узнав, что он канадец, могли бы счесть его одеяние дешевой попыткой сойти за англичанина или даже некой формой подхалимажа, чего сыны Альбиона не уважают.

Одежда разведчика – далеко не всегда он сам, его вкусы, привычки. Как ни странно, но эта профессия, как никакая иная, подчиняет личность человека своим зачастую даже необъяснимым, а порой и совершенно противоречивым требованиям. Человек, носивший имя Гордона Лонсдейла, не любил яркой или броской одежды. Профессиональные навыки заставляли одеваться так, чтобы не привлекать к себе излишнего внимания. Но сие вовсе не означало, что, когда это диктовалось обстоятельствами, он не следовал самой последней моде.

Итак, в тот сырой октябрьский день Лонсдейл был в костюме английского производства, который он предусмотрительно купил в Канаде незадолго до выезда в Европу. Это был строгий темно-серый костюм. Такие костюмы из «гладкого», без полосок, материала были весьма модны среди американских и канадских бизнесменов, и он рассудил, что это именно та одежда, которая нужна ему на первый период жизни в Англии. Впоследствии он, конечно, перешел на английскую манеру одеваться, перешел тогда и так, чтобы его знакомые смогли отнести эту перемену за счет благотворного влияния «старой доброй Англии».