Разведение роз вдали от цивилизации (Солдаты истины)

Борис честно постарался.

И был вынужден согласиться: сколько упущенных возможностей в судьбе каждого, сколько несбывшихся надежд. Кто же в этом виноват? Жизнь? Судьба? Но где они? Что они такое? Как устроены, как действуют? Даже пословицы - квинтессенция массового опыта - и те противоречат друг другу: под лежачий камень вода не течет. С другой стороны - дуракам везет... Роптать следует только на собственную глупость, ибо все рассуждения о судьбе и предназначении лишь красивые беспомощные слова. И вот тут-то и должны появиться мудрые учителя жизни, показывающие брод среди бурного моря. Вот он и появился...

Борис покачал головой. Что-то не так... Слишком легко все объясняется.

Перед его мысленным взором опять неслись картинки из прожитого. Во всех этих сценах Борис видел себя со стороны. Только себя. Там было много других людей, вещей, событий, но Борис видел одного человека - Солонникова Б.А. Никакие стены не спасали от этого взора. Вот Борис весел, а вот грустит и ему хочется побыть одному, вот он счастлив, вот - в шумной компании, в интимной обстановке, а вот - задумался над книгой...

А вот они с Наташкой, присев на скамеечку отдохнуть, рассматривают прохожих. Настроение было прекрасное - немного пива, много солнца и неторопливых прогулок по старинным московским улочкам. Были смешные, прикольные комментарии. Сейчас перед Борисом вновь прошли те люди, но увидел он их иначе.

Вот этот мужчина, явно спивающийся, злой на всех, с походкой вечно бегущего под уклон, просто вырос не в той семье. Он мог стать улыбчивым мягким человеком. Работать мог не слесарем от случая к случаю, ненавидя то, чем занимается, а в спокойной атмосфере уютного офиса. Максимум тяжести поднимал бы - телефонную трубку и папку с договорами. Пусть бы звезд с неба не хватал, зато мир виделся бы ему в светлых тонах.

Вот женщина. Ей далеко до бальзаковского возраста, но она словно давно оплакала и похоронила свое будущее. Взгляд без злобы и боли, но пустой. Молча тянет лямку семейной жизни, деля постель и кухню со скучным педантичным человеком, который изучает книгу о здоровой пище и регулярно посещает коммунистические митинги. Чуть оживает она на серой монотонной работе среди подобных себе, если начинают сплетничать об эстрадных звездах, но глаза остаются пустыми... А ведь у нее ясно видно другое лицо, другая жизнь. Подвижная, веселая, любящая путешествовать, больше всего страдающая, если нет новых впечатлений: страны, люди, спектакли, выставки. Отзывчивая, готовая поделиться радостью с другими.

Вот идет парень, привычно лезущий из кожи, чтобы быть душой компании. Взахлеб рассказывает что-то веселое, упиваясь тем, что все его охотно слушают и хохочут. Привыкли, что он такой... А изредка вечерами, случается, сядет неподвижно и с непонятно-щемящим упорством возвращается в детство, в четвертый или пятый класс. Тогда случайно в пионерском лагере знакомый по отряду благожелательно отозвался о его стихах. Добавил: "Надо, конечно, еще поработать, но у тебя есть искренность души, а это главное." Уши горели, он старался спрятать улыбку, но похвала была приятна. Смена закончилась, больше они не виделись. Стихи он бросил через два года, получив из молодежного журнала несколько равнодушных отказов. Где-то те ранние строчки придавлены в чулане старыми учебниками и макулатурой. Но он знает почему-то, что никогда их не достанет, наверняка. До сих не понятно, почему бросил писать, зачем встал на путь примитивного гедонизма, отмахнувшись от всего, что требует усилий души? Со времен пионерского лагеря больше ни один человек не попросил его показать стихи.

"Кем бы мог оказаться я?" - подумал Борис. Например, хорошим, по мнению соседей, семьянином, чуть сутулым, деятельным, улыбчивым, с панибратскими замашками, добрым, внимательным, любящим суетливо выпить рюмку водки тайком. Гордящимся собственноручно сколоченной книжной полочкой, не замечающим презрительно-снисходительного взгляда жены. Работал бы снабженцем по хозчасти в институте мелиорации. Дети бы обо мне вспоминали, только столкнувшись в квартире, или, глядя в сторону, прося деньги на карманные расходы.

Солонникова передернуло.

Заколотилось сердце. Но Борис лишь удивился этому факту ведь сам он ничего не испытывал. Сердце начало жить своей отдельной жизнью - это оно волновалось, переживало, беспокоилось. А вместо самого Бориса остался равнодушный наблюдатель чужих событий.

- На кухне под полотенцем, значит? - пробормотал он. Посмотрим.

Толкнул оранжевую стеклянную дверь в кухню. В полутьме, исполосованной отсветами уличных фонарей он сорвал со стола бледнеющее скомканное полотенце. Телефон был под ним.

Борис рухнул на табурет и уставился на телефон. Он смотрел на маленький аппарат в кожаном чехле и знал, что сейчас возьмет его и наберет номер. Но брать в руки телефон было никак нельзя - мерзкий старик уже знал, что Борис именно так и поступит. Борис поднялся и двинулся обратно... На выходе из кухни схватился за оба косяка.