Разведенные мосты

И тут мои мысли приняли совсем другое направление. Мне стало жалко конструкторов, да и тех, которые смотрели на меня молча и почти враждебно. «А ведь они правы, — думал я, продолжая смотреть на себя со стороны. — Я ведь и слова доброго не нашёл для этих бедолаг. А ведь они тоже… как эти два инженера, сошли с привычной колеи жизни и потерялись под ударами судьбы. И как же мы изменились! Как почерствели наши сердца и души! А вернее сказать: мое сердце почерствело. Это я не нашёл для них дружеского, тёплого слова. Что же с тобой случилось? Когда же ты так переменился?..»

С этой мыслью я пришёл домой и стал рассказывать Люше о своих встречах в парке. Она посмотрела на дело просто. Сказала:

— Ну, этого… спившегося, надо отвести к Цыганкову. А тому, который с тростью, тоже надо как-то помочь. Я позвоню Николаю Петровичу… — он же директор института, в котором учится дочка этого конструктора; он чем-нибудь ей поможет. В порядке исключения пусть деньги с неё за учёбу не берёт. Это то, что я надеюсь, в его власти. А там, может быть, и ещё что-нибудь придумаем.

У меня камень с плеч свалился. Как же я об этом не подумал! Цыганков отрезвляет алкоголиков. Денег с пациентов не берёт, работает в Александро-Невской лавре, Санкт-Петербургской епархии.

Люша продолжала:

— Могу сама с ним сходить.

— С кем?

— Ну, с этим… конструктором ракет.

— А-а-а… Отлично. Сам-то он, может, и не пойдёт, а если отведёшь. Это здорово! И с Николаем Петровичем поговорим. Пусть возьмёт шефство над девочкой.

Мне стало легче, и я даже вспомнил, что хочу есть. Со светлым чувством и даже радостью подумал о том, что всякие проблемы, даже кажущиеся на первый взгляд неразрешимыми, могут решаться, если к ним подступиться вплотную. Теперь я уже думал о том, как завтра встречусь со своими новыми друзьями.

Люшин план мы осуществили без труда, и скоро оба бывших конструктора благодарили нас за оказанную им помощь.

Максим добросовестно посетил десять занятий, пить перестал, и кто-то ему сказал:

— У тебя хорошо подвешен язык, ты бы и сам мог отрезвлять.

Максим просил у меня книги по трезвенной тематике. Я подобрал ему целую библиотечку таких книг. Пообещал подарить два романа, которые Люша готовила к сдаче в типографию: «Судьба чемпиона» и «Мать Россия, прости меня грешного»!

Судя по глазам Максима, воспламенившимся как у боксёра перед боем, я делал вывод: Максим, как это часто случается с бывшими алкоголиками, и сам проникается желанием отрезвлять бедолаг. И я не ошибся: Максим, преодолев смущение и обращаясь ко мне, заговорил:

— Как вы думаете, Иван Владимирович, я бы мог овладеть этим вот искусством?

— Вполне, — сказал я не задумываясь. — Вы человек грамотный, имеете высшее образование, вам и карты в руки. Вот Люция Павловна, она имеет удостоверение инструктора номер один; она вам всё покажет, растолкует. А я со своей стороны помогу вам написать планы, поставить дело на крепкую научную основу.

Люция Павловна тоже поддержала Максима:

— Я вам охотно помогу, укажу литературу: где и что надо читать, но для начала посоветую подольше походить на занятия к Цыганкову, перенять у него методику, приёмы. Метод Шичко педагогический, он оперирует словом, вам нужно будет овладеть искусством убеждения. Вы должны хорошенько запомнить суть метода, в чём же заключается открытие Геннадия Андреевича. Об этом вас будут постоянно спрашивать. Суть метода вам откроется при чтении моей книги «Слово есть Бог», и с большой точностью метод описан в книге Ивана Владимировича о пьянстве русских писателей «Унесённые водкой».

Месяца два или три конструкторы не появлялись в парке, а лишь изредка звонили нам, и я получил от них желанную мне свободу, но однажды, когда я зашёл в церковь Дмитрия Салунского, поставил свечи за упокой и за здравие всех близких мне людей и в раздумье стоял перед образом Николая Чудотворца, ко мне подошёл Максим, тронул за рукав. И сказал:

— Я буду ждать вас у выхода.

И вот мы идём с ним по нижней парковой дороге, и я, любуясь трезвым видом своего спутника, с удовольствием и даже с радостью слушаю его вдохновенную речь о проведённых им первых занятиях в каком-то клубе. И неизвестно, кто из нас больше радовался этому событию в жизни Максима: я или он. Для меня он не только ещё один бедолага, отрезвлённый по методу Геннадия Шичко, к которому я тоже имею отношение, но ещё и неожиданно явившийся персонаж рассказа или повести, которые я теперь непременно напишу. И я тороплюсь узнать о Фёдоре Кузьмиче, где он и как поживает. И тут я вижу, как сник и потух его друг и не торопится мне отвечать. Наконец заговорил:

— Пытаюсь ему помочь, но моих усилий не хватает. Половину денег я дал ему на уплату квартирных, и вторую половину пытаюсь собрать, но его треплет прокуратура, заводит дело по статье терроризм.

— Но разве в его действиях есть состав преступления? Я полагал, он просто болтает о терроре, шутит. Правда, шутка по нынешним временам неуместная, — и все-таки: болтовня это и больше ничего.