– Это большие деньги, куколка. На которые мы с тобой нормально жить будем. А баба эта… Черт… Короче, ждем отмашки. Скажем потом, что скинула. Что я ошибся, а те придурки, которые ее на бабки в клиниках разводили, были правы. Что привычная невынашиваемость. Да черт с ней, – прохрипел врач. Господи, да что же происходит? Мозг работает с пробуксовкой. Но работает. И это благо.
– Это же ребенок. Долгожданный. Мы тут женщинам помогаем стать мамами, а это… Дим, это убийство, грех такой, – шепчет женщина. В ней еще не умерло сострадание.
– Он не родился. Там и ребенка то нет еще. Зато мы живые. И я не тороплюсь на тот свет. А нас туда и отправят, если мы накосячим. Не греби мне мозг. Самому тошно. Сердобольнаяя, мля. Согласилась, а теперь вдруг осознала, что ты не безгрешная? Давай, Оля, назвалась груздем, полезай в кузов. Бабу в палату, под замок.
Меня поднимают, как чурку. Перекладывают на каталку. Чувствую спиной лед металла, отрезвляющий. Помогающий немного ожить. Главное не спалиться. Главное не дать им понять, что я в сознании. Тело не повинуется мне. Ноги, руки, словно налились свинцом. Я чувствую движение, тихий скрип колес каталки по мраморному полу. Палата на третьем этаже. Раньше я бы не раздумывая вылезла в окно. Но сейчас… Теперь я не одна.
Запах проникает в нос. Пачули. Так пахла моя тюрьма, когда я из нее уходила на встречу с врачом. Значит…
От хлесткой пощечины голову отбрасывает на неудобной подушке. Ничего себе.
– Очнись. Ну же. Давай, мать твою, – тихий шепот заставляет меня разлепить веки которые, кажется вымазаны супер клеем. – Ну же, давай.
Испуганное женское личико склоняется к моему лицу, что-то светит мне в глаза. Фонарик указка. Открываю рот…
– Не кричи. Слушай меня. Я сейчас вколю тебе энергетик.
– Нет, нельзя. Ребенок, – сиплю, борясь с ужасной слабостью.
– Его не будет, если ты не очухаешься, дура. А так хоть попытаемся. Не заставляй меня жалеть, что я жопой своей ради тебя рискую.
– Спасибо, – в сгиб локтя впивается жало. Дышать становится нечем, грудь рвет боль. Черт.
– Терпи, сейчас лучше станет. Беги вниз, в подвале сиди. Как успокоится все, я приду за тобой. Тебя вывезу. Есть куда тебе ехать?
– Не знаю. Нет. Я не знаю.
Я и вправду в каком то ужасном тупике, в ступоре. Уже не знаю, кто друг, кто враг. Не понимаю, кому можно доверять.
– Есть один человек, но я…
– Вали, ключ от бойлерной в кармане у меня. Возьми… И телефон. Слышишь? Если я не приду через два часа, думай сама как выкарабкиваться, – приказывает моя странная спасительница. В ее руке появляется скальпель. Черт, что она…? – Черт, да проваливай ты.
– Спасибо. Спасибо вам.
– Уходи, через пятнадцать минут я начну звать на помощь. У тебя мало времени, – приказывает медсестра, всаживает скальпель себе в предплечье. Я едва сдерживаю крик. Она тоже. Кровь заливает ткань медицинской пижамки. – Уходи.
Я, кажется, бегу. Но по факту, двигаюсь как пьяная черепаха, держась за стену. Что будет, когда препарат, разъедающий мои вены, словно кислота, прекратит действовать, даже страшно подумать.
– Никому тебя не отдам. Никому, – шепчу я, словно мантру. Это помогает мне держаться за ускользающее сознание. В лифт нельзя. Есть шанс выпасть прямо в руки кого-нибудь из моих «друзей» на первом этаже. Всего три этажа. Всего, но кажется, что я спустилась по веревочной лестнице из космоса. Никого. Даже охрана словно вымерла. Или просто бог меня хранит. Меня и мое продолжение, дарованное мне. Тем более обидно умереть сейчас.
– Не отдам.
В бойлерной тихо. Падаю прямо на пол. Сил больше нет. Время свивается в тугие кольца, готовые вот-вот выстрелить напряженной пружиной.
Прислушиваюсь к торопливым шагам, властным крикам несущимся снаружи. Меня ищут. И скорее всего найдут скоро. Заползаю за бойлер, ладони саднят. Господи, помоги мне. Помоги.
Глава 37
Тишина. Снаружи тишина. Можно вздохнуть. Кажется я не дышала вечность. Целую вечность, и теперь меня раздувает словно шар. У меня есть телефон медсестры, но ни олдного номера вспомнить я не в состоянии. Только Мишкин, черт бы его подрал. Его номер в моей памяти выжжен каленым железом. Час давно прошел, и я так понимаю, выбираться мне надо самой. Полицию вызвать? И что я им скажу? Пожарные, точно. Набираю сто двенадцать. Пальцы не слушаются. Почти не гнутся. Попадаю по цифрам с пятого раза.
– Алло, говорите. Что у вас случилось?
– Пожар. Тут пожар, все в дыму, помогите, умоляю, – сиплю я, даже почти не притворяясь. Горло дерет и саднит, в голове только начинает более менее проясняться. Начнется суета, я смогу выбраться. Но далеко не уйду. Что же делать? Решу когда выберусь. Главное уйти отсюда. – Помогите. Клиника…
Называю адрес и отключаюсь резко. Черт только бы не начали перезванивать. Откидываюсь спиной на стену. Отсчет пошел. Но я ведь не уйду далеко. У меня нет одежды, обуви нормальной. Замерзну как дворовая сука под забором, как и предсказывал Мишаня.
«Прости свою глупую маму. Я буду с тобой до конца, мое счастье. Папа? Твой папа замечательный. Но любит он не нас. А я его люблю. Настолько, что готова…»