Разведка боем

Обойдя его справа, углубились в щель между рядом зловещих, зияющих пустыми оконными проемами корпусов, темных и безмолвных, от которых на много сажен тянуло мерзким смрадом. В кулаке идущего впереди на короткий миг блеснул луч карманного фонаря.

– Сюда…

По облепленным грязью ступеням спустились в полуподвал. Удушливая темнота, настолько липкая, что хотелось тут же вытереть лицо, густо пропитанная вонью махорки, прелых портянок, мочи и растоптанного дерьма, охватила вошедших, будто они погрузились в некую жидкость, не такую плотную, как вода, но намного концентрированнее обыкновенного воздуха.

Точнее всего было бы назвать эту субстанцию перенасыщенным гнилым туманом.

А из невидимых дверей и просто из каких-то проломов и щелей в стенах – дым, крики, многоэтажный мат, визг не то избиваемых, не то насилуемых женщин, керосиновый чад коптилок. Где-то верещала терзаемая неумелой рукой гармошка, где-то пели дурными голосами.

Проводник, все тот же поручик, вновь на мгновение включил фонарь. Даже он, бывавший здесь неоднократно, в темноте дорогу найти был не в состоянии.

– Гаси огонь, падаль, чего рассветился! – раздался из темноты голос, одновременно гнусавый и шепелявый.

– Сгинь, паскуда, – в тон ему огрызнулся Рудников и прошел мимо, предупредительно придержав под локоть Новикова, который думал только о том, как бы не вляпаться сапогами в какую-нибудь мерзость. Брезгливость – единственное чувство, которое он не научился подавлять волевым усилием.

Дважды спустившись и вновь поднявшись по скрипящим лестницам без перил, сделав чуть ли не десяток поворотов, четверка разведчиков добралась, наконец, до цели. Толкнув облупленную, но на удивление тяжелую и крепкую дверь, они сначала оказались в просторной прихожей, а потом вошли в большую, метров тридцати, комнату, разгороженную на две неравные части бархатным театральным занавесом.

Здесь было намного чище и, главное, светлее, чем в подземных переходах. Горели сразу три семилинейные лампы, освещая середину помещения, где за облезлым, но все равно величественным овальным столом выпивала, закусывала и резалась в карты компания человек в десять. Для здешних мест если и колоритная, то как раз своим относительным человекоподобием.

Примерно половина из них сильно напоминала марьинорощинскую шпану, какой ее застал и запомнил с раннего детства Новиков, все в возрасте между двадцатью и тридцатью годами. Среди остальных выделялись мордастый жлоб в матросском бушлате и бескозырке без ленточек, франт с усиками а-ля Макс Линдер в хорошем кремовом пальто и еще трое были облика неопределенного, темными грубыми лицами похожие не то на мастеровых, не то на бывших городовых с не самых центральных улиц.

На столе – сугубое для тогдашней голодающей столицы изобилие – белые калачи, громадная чугунная сковорода, явно не с перловкой, миска соленых огурцов, пара литровых штофов и стаканы.

Все это Новиков охватил единым взглядом и тут же прикинул, что ежели Рудников не знает какого-нибудь пароля, то сговориться с такой компанией будет трудновато. Тем более что поручик так и не раскрыл до конца свой замысел, сказав только, что знает надежное место для предстоящего дела.

Кому и как себя вести, он тоже не объяснил. Оставалось полагаться на универсальное правило: «там видно будет».

Еще Андрей отметил, что в буру резалась только молодежь, а левый край стола с «матросом» во главе беседовал почти степенно, помаленьку при этом выпивая.

Рудников, небритый и мрачный, с кривоватым носом и тяжелой нижней челюстью, козырек надвинут на глаза, руки в карманах поддевки, очень, надо сказать, подходящий по типажу к здешнему обществу, и не скажешь, что человек образованный, а в офицерской форме даже и благообразный, вразвалку направился к столу. Новиков и Шульгин с Басмановым остались у стены, почти сливаясь с ней и с пляшущими изломанными тенями. Шульгин по пути сюда перевернул свою кожанку наизнанку, бурой байковой подкладкой вверх, отцепил звезду с фуражки, а маузер спрятал сзади под ремень и сейчас тоже мог вполне сойти, скажем, за шофера, если бы не ухмылочка на губах, совсем не свойственная в то время людям столь почтенной профессии.

– Здорово, народ честной! – сипло провозгласил поручик. – Пал Саввич дома?

Картежники его как бы не заметили, а остальные ответили хмурыми взглядами и недобрым молчанием, только из полутьмы по ту сторону стола кто-то спросил высоким – то ли баба, то ли скопец – голосом:

– А ты-то кто будешь? И какого…. тебе надо?

– Не видишь – человек. А раз пришел – дело есть. К хозяину, не к тебе. Покличь, что ли…

– Хозяев теперя нету. Теперя все хозяева. А что ты за человек, щас позырим…

От стола отделились, бросив карты, безо всякой команды, двое плотных парней, одетых по-фартовому, шагнули разом, потянулись руками – один к мешку Рудникова, второй – чтобы обхлопать карманы.