Разведка боем

Басманов без удовольствия, но понимая необходимость происходящего, встал с табурета. Против ожидания Новикова никаких неприятных сцен с мольбами о пощаде, паданием на колени и размазыванием соплей по щекам не произошло. Смертники покорно, хотя и на подгибающихся ногах, поплелись в указанном направлении. И вправду, к концу гражданской войны жизнь человеческая сильно подешевела. И чужая и своя.

Выстрелы из подвала прозвучали едва слышно. Все это время Андрей, оставаясь в передней комнате, держал под прицелом лежащих на полу воров. Для них все происшедшее было не совсем уж неожиданным, к осложнениям в трудной бандитской жизни тут все привыкли, но стремительность и беспощадность пришельцев ошеломляли.

Все-таки в первых десятилетиях века темп жизни был значительно медленнее.

Но их еще ждала отдельная мизансцена.

– Встать! Подойти к стене! Мордой, мордой…Руками опереться, ноги подальше. Вот так… Ну, шелупонь, кто тут у вас главный? – проверив карманы и загашники хитрованцев на предмет оружия, спросил продолжающий играть роль пахана новой банды Рудников. На него обыскиваемые смотрели со страхом и почтением. Быстрота и жестокость расправы произвели должное впечатление.

Нынешнего, послереволюционного блатного языка поручик не знал и настоящего вора разыгрывать не пытался, да и необходимости в том не было. К уголовному миру за последнее время прибилось столько случайного люда, от бывших гимназистов и офицеров до попов-расстриг и аптекарей, что все давно смешалось, верх брал тот, кто «круче», невзирая на происхождение и стаж. Ничего не поделаешь, здесь тоже вступили в свои права «либерте, эгалите, фратирните».

– Вон наш главный лежит, Хряк его звали, – указал один из парней на незадачливого стрелка.

– Хряк! – презрительно сплюнул поручик. – На подсвинка не тянет, а туда же… – Наклонился над убитым, перевернул на спину, без усилия выдернул из-под ключицы нож. Вытер об его же пальто, протянул Новикову рукояткой вперед.

На вид Хряку было лет двадцать пять, лицо почти интеллигентное, особенно когда смерть стерла с него томно-наглое выражение. Откуда вдруг у этого парня такая нелепая кличка?

В руке он сжимал никелированный пистолетик калибра 6,35. Действительно пижон, что тут скажешь.

– А по профессии вы кто здесь? – продолжал спрашивать Рудников. – Портяночники все?

– Обижаешь, кореш, – прогудел дьяконский бас из середины строя. – Домушники мы тут, природные. А тех и не знали почти, так уж не к ряду вышло. Хабар толкнуть зашли, ну и обмыли чуть…

– Кореша твои в подвале валяются, – осадил фамильярность Рудников. И повернулся к Новикову: – Покараульте их еще, а я тут осмотрюсь по закоулкам, мало ли что…

Вернулся поручик минут через десять, обойдя все примыкающие комнаты, коридоры и чуланы.

– Порядок. – И засунул свой устрашающего вида «кольт» под ремень. – Однако загадили они квартиру и распотрошили все. Пал Саввич полвека наживал, аккуратист был. Куда старика подевали, хевра, дядьку моего?

– Да не трогали мы его, ей-бо, вот те крест! – снова ответил дьяконский голос. – Помер он, сам помер, от старости, скоро уж сороковины. У Хряка с ним дела были, да у того, Копченого, что вы шлепнули, он вроде как и наследство принял. Хабар стал скупать. Ну а наше дело какое – украл, продал на блат, выпил, и вся радость…

– Кончай базарить. Знач так, сявки. Теперь мы тут жить будем. Забирайте свою хурду – и у… Сами запомните и другим передайте, кого в ближнем коридоре увижу, замочу без понта. Вы меня в деле видели. Узнаю, что языком ляскаете, – в сортире утоплю…

– Обожди, Мизгирь, я лучше придумал, – вмешался в игру Шульгин, который тоже рос в воровском квартале, хоть и на сорок лет позже.

– Вы, убогие, жить хотите? Хорошо жить, я имею… Тогда вот так – очищайте себе хавиру напротив нашей и живите. Кто из соседей пасть разевать станет – заткните. У нас на подхвате будете. За службу поимеете больше, чем от Копченого. Но делать все будете, что я скажу. Кликуха моя – Пантелей. Не слыхали? Ничего, еще услышите. Или у питерских поспрашайте, те уже хорошо знают. Я – Пантелей, он – Мизгирь, это – Князь, это – Таракан…

Басманов, услышав, как его назвал Шульгин, поморщился. А тот, разбрасывая клички, не имел никакой задней мысли, говорил, что в голову пришло, лишь бы без запинки.

– А тут будет наша хаза. По делу, без дела, но чтобы двое-трое ваших сявок всегда на стреме стояли, только свистну. Местная рвань ошиваться станет – гнать в шею, чужого увидите – перо в бок и в аут. Сами не справитесь, кого из нас позовите, но это вам уже в глупость будет. Не одобрю. А позовем – на цырлах сюда. И ни в каком разе больше. Теперь – так…

Он по очереди развернул к себе лицом каждого, буквально на секунду фиксируя взглядом глаза очередного «пациента», и, словно теряя интерес, небрежно отталкивал. Но они этот взгляд запомнили…

– Ну и все. Узнаю каждого хоть в Сухуме, хоть в Одессе. Теперь, Мизгирь, пригляди. Всю хурду, а первей всего жмуриков из хазы долой. Лучше всего – в реку. И полы выдраить, как в Бутырках учили… Потом еще глянь, где квартировать будут. И за труды дай чего-нито.