Разведка - это не игра. Мемуары советского резидента Кента

Наша встреча с Робертом была очень теплой, и я был очень рад тому, что и он проживал в подразделении лагеря, в котором содержащиеся заключенные пользовались свободным передвижением. Мы имели возможность часто подолгу беседовать. После того как я приступил к работе и начал получать заработную плату, мы по очереди приглашали друг друга в платную столовую. Правда, я, зная, что мать, пенсионерка живет одна, переводил ей основную часть моего заработка. Иногда переводы составляли от 300 до 1000 рублей.

После некоторого отдыха по совету друзей я устроился на работу на научно исследовательскую мерзлотную станцию (ВНИМС) Института мерзлотоведения Академии наук СССР в Воркуте, которая была расположена на территории шахты № 40. На этой станции я проработал с ноября 1953 г. Вначале был оформлен рабочим, а затем старшим лаборантом экспедиции. Па этой работе я познакомился с и.о. начальника ВНИМС АН СССР Ф.Я. Новиковым. Непосредственно мною руководил научный сотрудник А.В. Надеждин. Во время работы зарекомендовал себя с хорошей стороны. В подтверждение этому позволю привести выдержку из выданной мне характеристики (от 22 октября 1955 г. № 296): «Термометрические наблюдения, проводимые т. Гуревичем, отличаются точностью и объективностью в показаниях, журналы наблюдений ведутся с большой тщательностью. Все необходимые для работы приборы и инструменты т. Гуревич содержит в образцовом порядке, проводя им своевременно профилактический ремонт. Помимо своих непосредственных обязанностей, связанных с проведением термометрических наблюдений, т. Гуревич выполняет большую работу по камеральной обработке материалов и их графического оформления.

За время пребывания на работе во ВНИМС т. Гуревич проявил себя как исключительно добросовестный и исполнительный работник».

Характеристику подписали и.о. начальника ВНИМС АН СССР Ф.Я. Новиков и руководитель темы, мл. научный сотрудник А.В. Надеждин. Сразу хочу указать, что после моего освобождения по амнистии оба подписавшие характеристику усиленно меня уговаривали остаться работать у них в Воркуте. Именно поэтому, хорошо понимая мое моральное состояние, они рекомендовали мне «провести отпуск с моей матерью в Ленинграде», а затем вернуться в Воркуту для продолжения работы. Это подтверждается имеющимся у меня удостоверением № 298 от 23 октября 1955 г. В нем говорится, что я, ст. лаборант научно-исследовательской мерзлотной станции Академии наук СССР, нахожусь «в очередном трудовом отпуске с 23 октября по 23 ноября 1955 г. включительно».

Совершенно неожиданно для меня наступил тот день, когда я оказался на свободе. Правда, имея пропуск свободного передвижения и имея необходимость посещения Воркуты по моим служебным обязанностям, я встречался со многими, в том числе и ленинградцами, реабилитированными и продолжавшими работать в Коми АССР. От них я узнал, что в печати опубликован Указ Президиума Верховного Совета СССР об амнистии советских граждан, сотрудничавших с оккупантами в период Великой Отечественной войны 1941–1945 гг. от 17 сентября 1955 г. Мне показывали даже этот Указ, подписанный Председателем Президиума Верховного Совета СССР К. Ворошиловым и секретарем Н. Пеговым.

Естественно, показав мне этот Указ, не могли предположить, что он имеет какое-либо отношение ко мне, так как никто не знал, кем я был до моего ареста и за что осужден.

Лично меня заинтересовали два пункта этого Указа. Я имею в виду пункт 7, гласящий: «Освободить от ответственности советских граждан, находящихся за границей, которые в период Великой Отечественной войны 1941–1945 гг. сдались в плен или служили в немецкой армии, полиции и специальных немецких формированиях».

Больше того, в этом же пункте прямо указывается: «Освободить от ответственности и тех, ныне находящихся за границей советских граждан, которые занимали во время войны руководящие должности в созданных оккупантами органах полиции, жандармерии и пропаганды...» Приводятся следующие слова: «...в том числе и вовлеченные в антисоветские организации в послевоенный период, если они искупили свою вину последующей патриотической деятельностью в пользу Родины или явились с повинной».

Читая Указ, я понимал, что он прямого отношения ко мне не имеет, так как я был всегда убежден в том, что никогда не служил фашистской Германии и даже после ареста гестапо продолжал все делать для принесения только пользы моей Родине, Советскому Союзу.

Конечно, ко мне не мог иметь никакого отношения и пункт 4-й Указа, гласящий: «Не применять амнистии к карателям, осужденным за убийства и истязания советских граждан». Во-первых, даже у Абакумова, по моему глубокому убеждению, не было оснований обвинять меня в подобных преступлениях.

Вернувшись в лагерь, я поделился новостями с Робертом Шютцем, но пока мы не чувствовали, что Указ возымел какое-то действие на заключенных.

Совершенно неожиданно меня вызвал Павлов и, очень мило улыбаясь, поздравил с освобождением из лагеря и заявил, что он очень рад тому, что именно ему довелось меня первым поздравить.