Разведка. «Нелегалы» наоборот

Конечно, с одной стороны, несколько смущает то, что в архиве Ясной Поляны за 1921 г. записи о визите Круйта нами не обнаружено. Но во-первых, он мог быть уже не в организованной экскурсионной группе, а частным визитёром, приехавшим по рекомендации Павла Бирюкова. Во-вторых, подтверждением версии о визите Круйта к Александре Львовне Толстой в 1921 г. является, как ни странно, имеющаяся в западных публикациях путаница с тем, отправил ли Круйта в Ясную Поляну Ленин или Бирюков. Дело в том, что в следующем 1922 г. в России как раз вышел последний том биографии графа Толстого пера того самого Павла Бирюкова. Так как происходило это уже на пятый год революции, идеологическая цензура была уже всеобъемлющей. Между тем дух Толстого от Бирюкова, конечно же, отличался от практически уже каноничского, священного для большевиков произведения Ленина «Толстой как зеркало русской революции». Соответственно, Бирюков, будучи знакомым с Лениным ещё до всех революционных событий, просто обязан был оказаться в окружении вождя, чтобы добиться гарантий выхода своей книги, становившейся всё более и более сомнительной с точки зрения цензуры и канона. Вот в этих-то обстоятельствах они (Бирюков и Ленин) и могли все вместе видеться с Круйтом (которого уж кто-то из них, но отправил в Ясную Поляну к теперь уже освобождённой Александре Львовне).

Почему это важно?

На первый взгляд можно подумать, что соавторы этой книги вгрызлись во все эти детали, попросту сойдя с ума. Ну какая действительно разница, поехал пастор Круйт в Ясную Поляну в 1919, 1920 или 1921 г.?! И всё-таки, как мы сейчас покажем, этот вопрос – никакой не факультативный.

1919 год – это когда в советской России был «военный коммунизм»: горожан сгоняли в трудовые армии, у крестьян по так называемой «продразвёрстке» отбирали весь «лишний» хлеб и т. п. А вот 1921 г. в российскую историю вошёл не столько Третьим конгрессом Коминтерна, сколько Х съездом правящей партии. Это был тот самый, как казалось, многообещающий съезд РКП(б), который провозгласил своего рода «либерализацию»: во имя сохранения монополии на власть большевиков, были распущены трудовые армии, драконовская продразвёрстка заменена на вменяемый продналог, а вместо эрзац-денег введены золотые червонцы, которыми смогли рассчитываться вновь узаконенные частные предприниматели, немедленно насытившие потребительский рынок[820].

Эта либерализация хозяйственной сопровождалась и, скорее, декоративными, но всё-таки послаблениями (что ли «политическими взятками») для той части интеллигенции, которая из патриотических соображений не уехала из страны, но, конечно, уже совершенно осатанела от большевистских экспериментов над здравым смыслом. Открытие на базе усадьбы Толстого государственного музея, назначение его директрисой дочери писателя, освобождённой из заключения, приезд к ней настоящего священника (пусть и голландского, пусть и социалиста) – одна из таких «взяток».

Если паломничество пастора-пацифиста Круйта в Ясную Поляну действительно пришлось на, как мы считаем, 1921 г., то осознавал ли он, что Ленин благословил его на эту поездку по причинам, имевшим к самому Круйту только весьма опосредованное отношение? Кстати, интересно, что ему в 1920 г. объяснили по поводу отсутствия Александры Львовны. Осознавал ли пастор, что осуществляет разворот от христианского социализма к воинствующим атеистам-большевикам, явно неправильно считав реалии и явно не ориентируясь во внутрироссийской политической конъюнктуре? Боимся, что нет…

Между тем Круйт проникся. Известно, например, что когда он в тот период вернулся из поездки в советскую Россию и на митинге в Нидерландах его спросили, как в этой новой России обстоят дела со здравоохранением, то он ответил, что «в коммунистическом обществе нет больных»…[821] На родине в Голландии его обозвали в том числе «толстовским фиговым листком на коммунистическом терроре»[822]. Но он явно считал, что узрел правильный путь.

Чуть позже Круйт, этот вчерашний пацифист, признает допустимость и целесообразность и некоторого насилия. Ну, ведь для благого дела…

Ясная Поляна через паузу

Когда Круйт переехал в СССР на постоянное место жительства на 1935–1942 гг., то, по идее, вполне мог решить вновь посетить Ясную Поляну. А почему бы и нет? Там ведь так красиво и покойно. Да и из Москвы рукой подать.

Только никакой дочери писателя Круйт там бы уже опять не застал: в 1929 г. Александра Львовна Толстая была вынуждена эмигрировать, столкнувшись с тем, что её и большевиков представления о прекрасном всё-таки здорово отличались[823]. В советский период её имя в печати почти не упоминалось…

Связник и подпольщик. Разведчик?