Разведка. «Нелегалы» наоборот

Майер (четвертый слева) в 1935–1936 гг. в Московской партшколе[597]

В ноябре 1936 г. под именем «Георг Фейгль» Майер отправился в Испанию, где прошёл офицерские курсы в Альбасете, но также сильно повредил ногу не на фронте, а в ДТП.

Майер в Испании[598]

По австрийским данным, с началом Великой Отечественной войны он прошёл радиокурсы (сентябрь 1941 г.), в мае 1942 г. – курсы разведывательные[599].

Что никак не предвещало бегства на Запад и с его стороны? Опять же женский фактор. И у него в СССР осталась жена Мария Динда, с которой он познакомился еще подростком в Вене. А в 1940 г. у них в Москве родилась дочь Тамара[600].

СССР в кадре и «за кадром»

…Когда дело дошло до доверительного общения членов группы «Кофе» с английскими спецслужбами (а, как мы покажем, на определенном этапе к SOE присоединится и контрразведка МИ-5), в британских документах будет зафиксировано такое откровение австрийцев: «Практический коммунизм невозможен»[601]. К такому выводу австрийцы пришли за время, проведённое в СССР.

Что ж… До сих пор практическое московское житьё-бытьё австрийских шуцбундовцев проходило у нас исключительно по письменным источникам – что, конечно же, хорошо для документального расследования. Но что ещё происходило в СССР после их приезда? Каким был фон?

Опустим непривычные московский климат и русскую еду, которые поминает Барри Маклоклин[602]. В конце концов, и в Австрии зимой с Альп спускается такой промозглый холод, что, как ни кутайся, промерзаешь до костей. Да и положа руку на сердце, к изысканным гурманам вчерашние австрийские рабочие у себя на родине вряд ли относились. Но что можно сказать и объективно, если глядеть на советские реалии того периода?

Только-только прошёл первый календарный год с приезда австрийцев, как 15 мая 1935-го Москва вздохнула. К ветхозаветным извозчикам и переполненным трамваям добавилось такое чудо, как метрополитен. В канун его открытия знаменитые Ильф и Петров так писали в «Правде»: «В ближайшие дни многоопытные московские пассажиры – люди, испытавшие великие трамвайные страсти, закалившие свое тело и душу в битвах у автобусных подножек и в схватках с жадными грязными извозчиками, – спустятся в метро»[603]. И мы в этой книге уже спускались на пару его станций. Сейчас самое время заглянуть туда ещё раз. Московское метро стало триумфом инженерной мысли, но проектировалось ещё и как символ укоренения нового строя. Ильф и Петров продолжали: «Блестящие фойе метрополитена, со стеклянными кассами, широкие, превосходно освещенные коридоры и неожиданно громадные сияющие залы подземных станций […] Высота, чистота, блеск нежно-серых, или розоватых, или красных с прожилками колонн, ровный молочный свет строгих люстр, полированные стены»[604].

Ещё одной особенностью нового советского метро было то, что на первой же линии появились станции, названные не по объектам наверху, а по именам героев новой социалистической России. Например, наверху – площадь Лубянка со штаб-квартирой ВЧК-ГПУ-НКВД. Значит, под землей – станция «Дзержинская», названная так в честь основателя этой организации Феликса Дзержинского.

Еще на станциях были и лепнина, и скульптуры. Они были не только абстрактными. На той станции, что теперь называется «Чистые Пруды», до сих пор стоит бюст Сергея Кирова, так как изначально и называлась она «Кировская». Названа она была в память о первом секретаре Ленинградского комитета партии и члене Политбюро ЦК всей ВКП(б). Его явно срежиссированное Сталиным убийство 1 декабря предыдущего 1934 г. потрясло весь Советский Союз, включая, наверное, и иммигрантов-австрийцев. Но мало кто тогда понимал, что это – пролог к «охоте на ведьм», к «большому террору», какого не знала, наверное, ещё ни одна революция, а «оператором» которого была та самая организация с соседней станции «Дзержинская».

В 1936–1938 гг. были арестованы и 60 австрийцев[605], то есть примерно каждый двадцатый, кто бежал в Советский Союз, полагая, что спасётся там от репрессий.

Но ещё и в первые два года после приезда многие австрийские беженцы стали выражать недовольство обязательными курсами русского языка, «добровольно-принудительными» ОСОВИАХИМАМи, безудержной гонкой за стахановским рекордами и вечерними политзанятиями, отрывавшими их от семей[606].