Разведка продолжает поиск

Стало светать, и мы спешились между Козейщиной и Стариной. Утро выдалось пасмурным, холодным. Морозный туман висел над лугом, который должны пересечь, чтобы попасть в деревню Стаи. Небольшой ручеек, скорее криничка, вчерашним солнечным днем разлился здесь в большущую лужу, и мы стали пересекать это озерцо, скользя обледенелыми подошвами валенок. За лугом, на противоположной стороне, поднималась высотка. Маршрут знакомый, не раз исхоженный. Поднимись на высотку, спустись под гору — вот и Стаи.

Вдруг я заметил, что на высотке появился какой-то силуэт, затем замаячили второй, пятый… Как всегда, сработал инстинкт разведчика: мы с Михаилом замерли. И они остановились. Я быстро свою шапку на автомат и начал махать ею — это условный знак: свои! «Силуэты» стоят, но ответа не дают.

— Какого же черта стоят? — недоумевает Михайлов.

И тут ветерок, пахнувший с горки, донес к нам немецкий говор.

— Миша, — шепчу, — фашисты…

Их — пятеро, нас — двое. Тот победит, кто ударит первым. Мой автомат висел на шее, и я, чуть приподняв его, нажал на спуск. Те, на горке, залегли. Сначала оттуда дробью сыпанул автомат, затем резанул пулемет. А мы-то на открытом месте, на льду.

— Отходи, Михайлов! — крикнул я. — Прикрою, — и нажал на спусковой крючок.

Очередь своего автомата услышал как бы издали, зато отчетливо прозвучало в ушах тумканье немецкого пулемета, рикошетирующий вой чужих пуль и шипящий скрежет льда, вспарываемого ими вокруг меня.

Все-таки мне удалось прижать огнем вражеского пулеметчика, и он на минуту замолк. Оглянулся: Михайлов уже откатился к самым кустам, вот-вот заляжет, вскинет свой автомат, и я — под его прикрытием.

Пахло порохом и паленой шерстью. Догадываюсь: раскаленные пули иссекли мою шубу. Снова прижал пулеметчика. Заменил диск и еще полоснул по бугру длинной очередью.

Там замолкли. Зато отозвался наш автомат. Оглянулся: Михайлов уже забрался на елку и оттуда поливает высотку, на которой залегли пятеро гитлеровцев. Значит, можно отходить.

Только приподнялся, как меня будто колом по правой ноге ударило. И тут же радужные круги замелькали перед глазами…

Ранен? Пристукнул ногой — вроде ничего. Позже, когда прошел несколько шагов, понял, что это были секунды шокового состояния. Потом ощутил, как тепло-тепло стало в валенке. Повел глазами: из носка валенка, там, где мизинец, показалась кровь. Наступлю на правую ногу — кровь сразу же из дырки, пробитой пулей. Показалась кровь и с внутренней стороны валенка, там, где косточка. Сквозное ранение. Значит, снова они, обмороженные ноги. Отошли было и — опять, теперь — под пулю…

Разноцветные искры радугой заплясали перед глазами, кругом пошла голова, меня повело вправо, затем влево, и я чуть было не свалился на лед. Однако в то же мгновение понял: упаду и — смерть. Эта мысль так остро пронзила мозг, что услышал, как умолк автомат Михайлова, как справа и слева от меня вражеские пули вдруг перестали щербатить лед и взвывать в рикошете. Значит, Михайлова сняли с елки?! Повел глазами: сидит. Тогда в чем же дело?

Я оглянулся, и меня будто током ударило. За мной бежал гитлеровец, был шагах в пяти, уже протянул руку…

Указательный палец правой руки сам собой сорвался со скобы и нажал на спусковой крючок. Это я понял секундой позже, когда ощутил знакомую дрожь автомата, а гитлеровец, дико взревев, свалился на лед: очередь, видно, прошлась по животу…

Так же знакомо зазвенели над моей головой пули — это бил Михайлов. Бил по тем, которые залегли на бугре!

Шатаясь, попробовал бежать, но снова брызнула кровь из носка валенка. Опять стало плохо, и все, что творилось вокруг, стало как-то безразличным.

И снова тишина. Неужели у него опустел диск?.. Вдруг эту жуткую тишину распорол невероятной силы крик. Кричал Михайлов. Но о чем — не разобрал…

Обернулся: второй гитлеровец, прикрываясь моей спиной от очередей Михайлова, бежал на меня. Только сейчас понял: хотят взять живым.

Теперь уже сознательно указательный палец скользнул со скобы, со всей силы надавил на спусковой крючок. Резко ударила короткая очередь. И автомат замолчал…

Гитлеровец широкими скачками приближался. Я уже видел его широко открытые глаза, перекошенный рот…

Рука потянулась за пазуху, выхватила наган, и палец нажал на спуск. И раз, и второй, и третий… Фашист распластался на льду, опрокинувшись на спину.

Теперь опять ударил пулемет, но короткими очередями. Пули крошили лед справа, слева. Я понял: фашистам нельзя бить прямо по мне, пули пройдут по своим, корчащимся рядом…

Отчаянно зарокотал автомат Михайлова. Он бил до тех пор, пока не замолчал пулемет. Затем я увидел, как большими прыжками мчится ко мне мой товарищ. Высокий, недюжинной силы, он схватил меня и поволок в лес.

Пулемет, прижатый было огнем автомата, снова заработал. Но поздно: Михайлов тащил меня по густому кустарнику, а пули натыкались на ветки позади нас.

Михаил тащил меня к санной дороге. До нее оставалось шагов десять, как его цепкие руки вдруг разжались, и я упал между кочками. В ту же секунду он навалился на меня, прижав широкой ладонью мой рот.