Разведотряд

СС-штурман Толлер выскочил из погребной тьмы с придушенным визгом оскорбленного достоинства. Точно кто под кринолин ему пятерней насвинячил, а на людях скандалить конфузно, чай не барышня. И, не вставая более чем на четвереньки, отбежал под стену, подальше, где с болезненной гримасой потёр зад, крепко зашибленный прикладом «шпагина».

– Звыкай… – вслед за ним в чёрном отверстии появился и Здоровыло и с брезгливой ухмылкой замахнулся на «языка» тем же прикладом. – В Особом отделе тебя ще не так отелять.

Толлер отпрянул, но вслепую – очки всё ещё мутила известковая пыль. Но это получилось как-то не очень далеко, не дальше сапога Войткевича, который вырос в серой мути перед самым его носом.

– Всё, братцы, момент нашей внезапности исчерпан… – резюмировал лейтенант свои наблюдения последних минут.

Похоже, это поняли и немцы. Спешить незачем. Отсюда и небольшая заминка в их нестройных рядах. Сообразив, что нащупал наконец-таки место сосредоточения всей (или почти всей) диверсионной группы противника, заместитель покойного Пехвогеля, штабс-гефрайтер Фогель дождался, пока во двор усадьбы, со скрежетом раскидав кованые ворота, вкатил пятнистый, как жаба, «шверер» – бронетранспортёр полевой жандармерии.

Тактическую инициативу оберлейтенанту Габе штабс-гефрайтер Фогель отдал и по субординации, и по совести. В том смысле, что бы дальше ни произошло, пусть это будет теперь на его… Пусть уж оберлейтенант теперь как-то умудряется взять русских живьём, притом что сдаваться живьём – как-то вообще не очень по-русски и совсем не по-партизански…

Интерьер

– Что, опять?! – невольно вырвалось у Дитриха Габе с возмущением и досадой, без всякого намёка на чинопочитание и, вообще, едва ли не с прибавкой: «Donnerwetter! Да пошёл ты…»

Бреннер посмотрел на него снизу-вверх усталым невидящим взглядом и, сначала показалось, даже не услышал ни того, что вырвалось у Дитриха, ни того, что так и не вырвалось…

– Вы не ослышались, оберлейтенант, – рассеянно повторил человек из абвера, хоть и косвенный, но всё-таки большой начальник. – Прикажите своим людям залечь и отстреливаться.

Дитрих соскочил с угловатой пятнистой брони открытого кузова.

«Залечь и отстреливаться… – скрипнул он зубами. – Отстреливаться, как будто не мы их прищемили, как крыс в углу, а они нас… Точно как в прошлом году, когда этот сухопарый так же безапелляционно приказал выпустить русских разведчиков из Гурзуфа. Когда вы уже наиграетесь?»

– Рассредоточиться! – тем не менее хмуро пробормотал Габе, обращаясь теперь к Фогелю.

– Und? – пожелал подробностей штабс-гефрайтер.

– И изображайте боевое рвение… – вполголоса процедил Дитрих.

– Und? – вновь пожелал подробностей штабс-гефрайтер.

– И отгоните «крокодила» к усадьбе… – буркнул Дитрих, мотнув головой в сторону бронетранспортёра с угловатым приплюснутым носом, и впрямь напоминающим крокодилью челюсть.

– А разве не стоит использовать его по прямому назначению? – пользуясь некоторой защитой элитного мундира, возразил всё-таки эсэсовец – не сумел преодолеть несколько брезгливого пренебрежения фронтового кадра этим тыловым живодёром.

– Не стоит, – с неменьшим пренебрежением смерил его взглядом оберлейтенант («привыкли там, на парадах, а как до дела – на броню лезут…»). Насколько я помню, под Одессой, истреблять нашу бронетехнику было делом чести каждого русского матроса. А мы имеем дело как раз с ними.

– Und? – повторил штабс-гефрайтер по-прежнему недоумённо, но теперь с ироническим подтекстом: «Так и что?»

– А то, что он у меня единственный! – уже с металлом в голосе и заложив руки за спину, пояснил Дитрих Габе. – И не на весь этот дерьмовый городок, а на все близлежащие горы, леса и перевалы. Пешком потом прикажете бегать?

Невольно подтянувшись перед офицерской позой, СС-унтер коротко кивнул:

– Да, понимаю, герр оберлейтенант…

– Да и это… – несколько смягчаясь, добавил Дитрих. – Не суйте своих людей на противень. Тут такие дела. Одним словом, абвер…

Недоумение на лице эсэсовца было почти таким же, как и на лице Бреннера немногим раньше, когда он ворвался в свой кабинет.

Его подчиненные из «Абвершулле» ещё выискивали, чем бы тут могли наследить русские диверсанты. Хотя что тут искать? Сейф раскурочен – и по этому поводу предстоял разговор в «Валли». Подземный ход зияет немым укором и не только интендантской службе: «Приспосабливали же коммунистический дом отдыха под фашистский Erholungsheim? Карла Маркса с Вольдемаром Ульяновым вынесли на помойку; транспарант: «Genosse Stalin – фюрер нашей эпохи!» уточнили; даже в выгребную яму с миноискателем сунулись, а попросту расспросить местных – нет ли какого скелета в здешнем шкафу, не догадались?»

Но всё это уже мало интересовало Карла-Йозефа. Забыв даже подобрать с пола мундир – а всю дорогу чувствовал себя в батистовой сорочке как голый – Бреннер провёл остекленевшим взглядом картину русского мариниста, которую его подчинённые безо всякого пиетета отбросили в сторону…