Разведшкола № 005

Я был веселый, контактный парень, никогда не унывал, это помогало выжить в любой обстановке. Но все же мысли о судьбе родителей появлялись часто. О матери я вспоминал реже, а вот к судьбе отца и брата память возвращала настойчиво. Особенно после неудач на фронте. Я не мог понять, как могло случиться, что немцы оказались под Москвой, Сталинградом и на Кавказе.

В моей памяти возникали картины недавнего прошлого. Я вспоминал Тухачевского, Гая, Корка, которые жили в нашем доме, в соседних подъездах, Берзи-ня — дядю Пашу, который часто, бывал в нашем доме и в рабочем кабинете отца, дядю Мишу Трилиссера, с которым каждый выходной день встречался в доме отдыха ЦК в Нагорном[18].

Этих знакомых и близких мне людей, легендарных героев Гражданской войны, объявили «врагами народа». Я не мог понять, как люди, совершившие Октябрьскую революцию и героически сражавшиеся в Гражданской войне, защищая советскую власть, оказались врагами этой власти. Но я все еще был ортодоксом коммунистической идеи, впитавшей ее с молоком матери — одним из многих «Павликов Морозовых», ставивших интересы Отечества выше своих переживаний. Меня так воспитали родители и вся обстановка, в которой я жил.

Но в моем мозгу уже стало что-то происходить. Все чаще возникали вопросы, ответы на которые я не мог найти. А делиться своими мыслями с кем-либо я боялся. Разобраться же в них сам в то время еще не мог, и это угнетало. Осознание всего происходившего произошло значительно позже. Сама жизнь обкатала и отшлифовала мое сознание.

Я уже говорил выше, что подготовку нашей группы младшего командного состава вели ускоренными темпами. Нас даже освобождали от всякого рода хозяйственных нарядов. Нам долю оставили лишь ночное дежурство по школе и патрулирование вокруг территории школы. Мне приходилось несколько раз дежурить в штабе спецшколы то дежурным, то его помощником. Эти дежурства были суточными. Дежурных освобождали от занятий, тогда как людей, занятых ночным патрулированием, от занятий не освобождали.

Вспоминаю курьезный случай, произошедший со мной во время очередного дежурства. Однажды в декабре я дежурил по школе в паре со старшиной Мишей Бурдиным. Это был рыжий веснушчатый крепыш, немного старше меня. Он был старшим, я — помощником. Поздно вечером в день нашего дежурства Бурдин заговорщически отозвал меня в сторону и сообщил, что договорился с девчатами, что они нас ждут к себе после отбоя. Запрет запретом, а жизнь идет своей чередой.

Когда прозвучал отбой, начальство разошлось по квартирам, спецшкола затихла, мы с ним тихонько прошли в  девичий флигель, в «светлицу», как мы его называли между собой. Миша прихватил с собой фляжку со спиртом. Ума не приложу, где он сумел раздобыть ее. Мы зашли в одну из комнат, где девчата уже ждали нас и тихонечко, как нам казалось, стали праздновать чей-то день рождения. Как я понял потом, это был только предлог. «После спирта все мы забыли и о времени, и о запрете. Девчата раскраснелись, они были полураздеты и доступны. Кровь заиграла в наших головах. Стали раздеваться и мы. Ведь никто из нас не знал, что с нами будет завтра, мы стремились жить сегодняшним днем. Многие группы, заброшенные за линию фронта, сразу же бесследно исчезали. Такая участь, очевидно, ждала и нас

И вот в самый разгар веселья, вдруг зажегся свет и в. нашу «светлицу» вошло сразу все руководство спецшколы. Это произошло столь неожиданно, что все мы оторопели. Девчата вскрикнули и закрылись одеялами. Бурдин как был без штанов, так и вскочил с девичьей кровати, вытянувшись перед начальством. А я инстинктивно сполз с кровати и юркнул под нее, прихватив с собой одежду. Кровати стояли вдоль одной стены с маленькими промежутками, где были тумбочки, по одной на две кровати.

Начальники стояли посреди комнаты, уставившись на Бурдина. Я же, вспомнив уроки спецтактики, тихонько прополз по-пластунски под кроватями, пока не оказался за спиной начальства у открытой двери, шмыгнул в нее и по коридору добрался до женского туалета. Там, превысив все нормативы по времени, оделся. И в это время услышал приказ начальника школы «помдежа ко мне!».