Разведшкола № 005

Выскочив во двор и пробежав немного вдоль забора, я, запыхавшись, вбежал в женский корпус. Там уже никто не спал, шел тщательный «шмон». Искали парней, нарушителей внутреннего порядка. Я остановился перед начальством и доложил о прибытии. На вопрос «где ты болтаешься?» отрапортовал, что проверял внешний обвод спецшколы, что там все в порядке, патруль совершает очередной обход территории, в казармах тишина.   Добросердов возмущенно сказал: «какой же это порядок» и показал на Мишу Бурдина. Он стоял уже одетый, весь красный, цвета своих веснушек и выглядел очень испуганным. Алексей Михайлович, обращаясь ко мне, спросил: «а как же ты услышал, что я вызывал помдежа, если проверял патрули на внешней обводе?». Я, не моргнув глазом, ответил, что как раз возвращался во двор школы и заметил открытую дверь в женский корпус. Видимо, Вы забыли ее закрыть. Добросердов, конечно, знал, что я ему вру, но проглотил это молча. Затем он показал мне на Бурдина и приказал: «Этого в карцер! Ответственным дежурным назначаю Вас. Внимательно проверить мужскую казарму. После завтрака — общее построение во дворе!».

Я попал в весьма щекотливое положение. Пришлось вести своего товарища в карцер, который располагался под лестницей в маленькой темной каморке основного корпуса.

Утром, после завтрака, было общее построение. Начальник школы, в присутствии представителей Центрального штаба, сообщил выстроившимся инструкторам и курсантам о безобразном отношении некоторых, тут он усилил голос, к установленным правилам, указав на случай самовольных отлучек из расположения спецшколы, и остановился на вчерашнем ночном эпизоде. Миша Бурдин стоял перед строем без ремня, с пустыми петлицами. Было холодно. Я же, дежурный по школе, стоял подтянутый рядом с Алексеем Михайловичем с левой стороны от него, в ботинках, до блеска начищенных, вытянувшись по стойке «смирно».

Потом Добросердов зачитал приказ, который гласил, что старшина Бурдин за грубое нарушение установленного распорядка и нарушение приказа начальника спецшколы разжалован в рядовые и отчислен в штрафную роту 28-й армии. Бурдина тут же увел наряд городской комендатуры, вызванный руководством заранее.

Подождав, когда эта процедура завершится, начальник спецшколы продолжил экзекуцию. Дошла очередь и до меня. Он приказал мне стать перед строем. Когда я это сделал, Добросердов сообщил, что помощник дежурного старший сержант Пятницкий совершил такой же проступок, что и бывший старшина Бурдин, однако в тех обстоятельствах, в которых оба они очутились, не растерялся, незаметно ретировался из комнаты, показав при этом отличное знание бесшумного перемещения по-пластунски, а главное — хладнокровие и находчивость. А в этом и заключается основа действий в экстремальной обстановке.

Исходя из этого, руководство школы и представители Центрального штаба решили в отношении старшего сержанта Пятницкого ограничиться наказанием, — три дня карцера без освобождения от занятий. А за находчивость в экстремальных условиях и при этом полное хладнокровие и самообладание объявить ему благодарность.

Решение было необычным, оно вызвало массу пересудов. Опять моя фамилия стала у всех на устах. Меня узнали и запомнили все: и начальство, и парни, и девушки. Те и другие считали обязательным при встречах со мной улыбнуться и похлопать меня по плечу.

Между тем, время бежало вперед, занятия продолжались обычным порядком.

Вернулась с задания диверсионная группа Очирова № 74 «Юста».

С момента встречи на Волжском берегу возвращавшихся из немецкого тыла ребят сводного отряда В.Н. Кравченко и И.Н. Чернышева, я стал для них поверенным в делах. За время их отсутствия контингент в спецшколе поменялся и они, не встретив старых знакомых, чувствовали себя в ней чужаками.

С другой стороны, сами, побывав во всяких переделках, к новичкам относились свысока, считая их необстрелянной молодежью, а себя уже бывалыми бойцами. К нашей же группе младших командиров, большинство из которых уже побывало в боях, были ранены и имели награды, питали настороженное уважение. В спецшколе были также и другие люди сержантского состава, присланные из 28-й и 51-й армий Сталинградского фронта, но они тоже держались особняком. Они прибыли раньше нас и почти все были задействованы в группах, уже заброшенных в тыл противника.

А вот с некоторыми ребятами из групп В.Н. Кравченко и И.Н. Чернышева, которых мне довелось встречать в военной гавани после их возвращения с задания, у меня сложились довольно доверительные отношения. Особенно с ребятами из отряда В.Н. Кравченко. Иногда они обращались ко мне с разными вопросами о новых порядках, установленных в спецшколе в их отсутствие. Изредка мне поручалось сопровождать некоторых из них в госпиталь, проведать раненых и больных товарищей. Так завязалась дружба. Ведь со многими из них мы были однолетками.