Развенчанная царевна

Все было то же, только настроение бояр было совершенно иное. Тогда они чувствовали себя свободнее, теперь же они понимали, что над ними тяготеет сильная, крепкая власть, понимали они также и то, что настоящий собор чуть ли не служит им наказанием за прошлый грех. Неловко чувствовалось им теперь при воспоминании о том, как опрометчиво, не разобрав дела, порешили дело царевны. Понимали они и то, что, обсуждая дело Салтыковых и произнося над ними приговор, они произносили его вместе с тем и над собой; открыто, публично выставляли себя на смех. Конечно, всякому было не по себе, каждый из присутствующих радехонек был бы уйти, чтобы не присутствовать при собственном осмеянии.

В палату вошли царь с патриархом и сели, вслед за ними все заняли свои места, только Салтыковы, как подсудимые, остались стоять.

Наступило тягостное молчание…

Борис Салтыков искоса злобно поводил глазами; руки его были сжаты; видимо, немало усилий стоило ему сдерживать себя, тяжело ему было глядеть на этих судей, так недавно еще пресмыкавшихся перед ним. Михайло, напротив, бледный, с крепко стиснутыми зубами, стоял, опустив голову; ему не хотелось глядеть на свет Божий.

Архимандрит по приказу патриарха прочел сначала привезенное им боярское донесение, потом рассказал, что они нашли в Нижнем, указал прямо на Салтыковых как на главных виновников, оповестил, как Михайло передал Хлопову под видом лекарства зелье, которым и была опоена царевна.

По мере того как говорил архимандрит, Михайло все ниже и ниже склонял голову; правда давила его, спроси его теперь, и он бы покаялся во всем откровенно, ничего не скрывая, никого не щадя, но его не спрашивали, и он молчал, и только ниже и ниже опускалась его голова.

Царю тоже было, по-видимому, тяжко, легкая бледность покрывала его лицо, глаза то глядели вниз, то бегали по сторонам, он избегал смотреть на Салтыковых, ему самому неприятно было видеть их в таком положении.

Архимандрит закончил свою речь, и опять никто не промолвил слова, все молчали.

– Прочти! – обратился патриарх к дьяку Грамматину.

Тот взял грамоту и встал.

– «Борис да Михайло Салтыковы! – начал чтение дьяк.  – Государь царь и великий князь Михайло Феодорович всея Руси и отец его, святейший патриарх Филарет Московский и всея Руси велели вам сказать измену вашу. Ведомо всем людям государства Московского, какая вам была государская милость и жалованья и учинены есть по государской милости в чести и приближении не по вашему достоинству, паче всех братии своей, и поместьи и вотчинами пожалованы многими, чего ни за кем нет; и в прошлом во 124 году взята была к государю на двор, для сочетания государского законного брака, Марья Иванова, дочь Хлопова, и жила на верху немногое время, и нарекли ее царицею, и молитвы наречению ее были, и чины у ней были по государскому чину, и дворовые люди крест ей целовали и на Москве и во всех епископьях Бога за нее молили, а отец ее и родство Хлоповы и Желябужские были при государе близко. И вы, побраняся с Гаврилом Хлоповым с товарищи, для своей недружбы любити их всех не начали для того, чтоб вам одним быти при государе, и вашею смутою начала быти Марья Хлопова больна; и ты, Михайло, сказал государю, что сказывал тебе лекарь Балсырь, что будто Марья больна великою болезнию и излечить ее не можно… и ты то солгал для своей недружбы, того тебе лекарь не говаривал и лечить Марью Хлопову дохтуры хотели… И ты, Михайло, государю сказывал не то, что тебе дохтуры говорили, и лечити Марью не велел, и с верха она сослана не по правде, по вашему, Борисову и Михайлову, наносу без праведного сыску, и письма тому, как то делалось, нет ничего; и государевой радости и женитьбе учинили посмешку. И то все делали изменою, забыв государево крестное целование и государскую великую милость. А государская милость была к вам и к вашей матери не по вашей мере, и пожалованы были честью и приближеньем паче всех братьи своей и вы-то все поставили ни во что и ходили не за государевым здоровьем, только и делали, что лишь себя богатили, и домы свои и племя свое полнили, и землю крали, и по всяких делах делали неправду, и промышляли тем, чтоб вам при государской милости, кроме себя, никого не видети, а доброхотства и службы к государю не показали. А как нынче сыскивали и расспрашивали и смотрели Марьино здоровье и болезни и по сыску и по дохтурскому рассмотру, Марья Иванова, дочь Хлопова, здорова во всем, и болезни в ней нет, наперед сего в ней болезни большой не бывало, и за то ваше воровство годни были есте казни. И государь царь и великий князь Михаил Феодорович всея Руси и отец его, святейший патриарх Филарет Никитич Московский и всея Руси, большого наказания учинити над вами не велели, а велели вас послать по деревням с приставы и с женами вашими, а мать вашу велели послать в Суздаль, в Покровский монастырь, а при государе вам быти и государевых очей видеть непригоже, а поместья ваши и вотчины велел государь отписать и взять на себя, государя!»

Грамматин закончил и сел.