Развязка

-- Главное дело -- начальства нет... Тьфу, тьфу, тьфу!.. -- прервал он сам себя. -- Гляди, парень, вон здешнее начальство на снегу водку пьёт.

Следуя указанию его руки, Бронский увидел впереди на другом конце дорожки большую группу людей, хлопотавших у костра. Меж ними можно было отличить форменную тужурку исправника и несколько странных серых мундиров местного казацкого покроя, кургузых, как куртка, с короткими рукавами и тремя светлыми пуговицами на груди.

-- Водку пьют люди, -- продолжал Иван, -- а я без водки пьян, тайгой пьян, весной пьян.

Он как будто, действительно, был опьянён заразительным возбуждением этой сверкающей весны.

-- Го-го-го! -- протянул он громким и высоким голосом, вспугивая куропаток, присевших в соседнем кусте. -- Прощай, парень!

Возле речки, на мыску

И на жёлтеньком песку,

Припадаючи к ручью,

Манил парень девку чью...

-- Прощай, парень, прощай, барин!.. -- Иван "Заверни в куст" послал Бронскому приветствие рукой, потом вскинул ружьё вверх и стал пробираться по дорожке между деревьями, направляясь к воде.

Бронский хмуро посмотрел вслед уходившему охотнику, потом перевёл взгляд в противоположную сторону. Он не хотел идти вместе с Иваном, но и пировавшая компания не внушала ему особой симпатии. Он не разделял терпимости многих своих товарищей к филистимлянам, и его отношения к местным чиновникам носили строго деловой характер. Он охотно обошёл бы стороной, но к его жилищу не было другой дороги. Даже эта единственная тропа местами была так узка, что на ней можно было лишь с трудом разминуться, и неосторожный шаг в сторону часто грозил провалом в мокрую снежную зажору.

Общество у костра расположилось на небольшой и круглой площадке, совершенно обнажившейся от снега, благодаря своему более высокому положению. Это было городское начальство, которое тоже лишилось сна в эти яркие ночи и, чтобы сократить время, затеяло пикник на вольном воздухе. Прямо перед костром, в центре группы, сидел исправник Шпарзин. Сиденьем ему служила опрокинутая фляга, плоский трёхведёрный бочонок из числа тех, в которых доставляется в Пропаду спирт из более южных широт. Другой бочонок стоял перед Шпарзиным в виде стола, третий помещался рядом, поставленный на ребро. Маленькая деревянная втулка, заботливо воткнутая в его боку, указывала, что этот бочонок не был ещё опорожнён как другие. В сущности, именно этот бочонок являлся настоящим центром группы. Все взоры направлялись к нему, и даже орбита движения присутствующих, видимо, обращалась вокруг него, подчиняясь неодолимому притяжению.

Рядом с исправником на обрубке дерева сидел Микусов, его новый помощник. Несмотря на своё административное единение, они представляли между собою почти полную противоположность. Шпарзин, бывший петербургский околоточный, приехавший на Пропаду прямо с берегов Невы, был человек среднего роста, мягкий, округлый, с серыми волосами и землистым лицом, на котором только нос был окрашен несколько более ярким цветом. Шпарзин зверски скучал на Пропаде, непривычный к её уединению, и старался убить время всеми возможными способами. Случалось, он целыми неделями, не отрываясь, занимался чтением, потом переходил на карты, проигрывал местным купцам полугодовое жалованье, давал вечера для "набольших людей" и вечёрки для "черняди", пьянствовал, погружался в море женских интриг, словом, чертил во всю, сколько хватало пороху и здоровья.

Два года тому назад его хватил лёгкий удар в виде предостережения, но Шпарзин не обратил на это внимания и не бросил прежних развлечений. По природе это был человек неглупый и незлой. Кроме того, от постоянного чтения книг из библиотеки ссыльных в его мировоззрение понемногу просочился ряд идей, не совсем обычных для исправника, и эти идеи заняли в его сознании своё место рядом с отрывками из военного артикула и из краткой инструкции чинам полиции.

Микусов был родом из Саханска, наполовину туземной крови и говорил по-якутски так же хорошо как и по-русски. Он был высок и нескладен телом; лицо у него было широкое, безбородое, обтянутое коричневой кожей и украшенное широким ртом, похожим на отверстие копилки. Он поглощал спиртные напитки в таком же неограниченном количестве как и Шпарзин, но они не производили на него никакого видимого действия и как будто переливались из одного бочонка в другой. В городе его окрестили прозвищем "Чёртова кочерга".

Кешка (Иннокентий) Явловский сидел по другую сторону исправника, прямо на охапке хворосту, брошенной небрежно поверх земли. Кешка считался самым удалым казаком в городе. Впрочем, удаль его выражалась преимущественно в том, что он предпринимал поездки в наиболее глухие стойбища туземцев, вооружённый дешёвым товаром и вонючим спиртом, и возвращался с такой добычей мехов и шкур, которая на оскудевшем пропадинском рынке давала тройные и пятерные барыши.