– Как вы сразу вписались в работу! – Валентина погрозила ей пальцем. – Осваивайтесь. Дело впереди большое.
Наталья выскользнула в холл, выдохнула, вдохнула заново.
Водоворот студентов захлестнул ее, ударил по ушам птичьим щебетом, скрипом кожи, переливом телефонных трелей. Она поежилась – какой вираж! Это бал, это вальс, ее ведут в танце, кружат, ее обнимает умелый, легкий, как тореадор, партнер, взлетают на ходу длинные, по плечи, черные волосы, смеются масляные глаза, скрипит позабытый всеми сверчок – раз, два, три, раз, два, три: друзья, работа, кров. Как все удачно складывается!
Она влилась в студенческий поток, потертой овцой поскакала вместе с молодыми барашками, среди которых временами мелькали слюнявые песьи морды в марлевых, в честь грядущего гриппа, повязках.
Подоспел вечер. Темнота всплыла со дна университетского двора, зародившись в царапинах асфальта, поглотила, не разжевывая, золотые всполохи окон, обслюнявила вязы, да, наверно, вязы, перечеркивающие стену до третьего этажа, доползла до плоскостей крыш. Из двери выскользнули последние студенты, распороли тишину смехом, эхом чужих шуток, исчезли за углом здания. Листья вязов встрепенулись вслед им, взбодрились, может, вернется свет, возвратятся птенцы в сутолоку веток, еще согреет их летнее тепло. Дребезжащее закатное золото перелетало на отсветах форточек от одной до другой стены, распадалось, пропадало в буром унынии. На бархате неба появились звезды и исчезли за чернильными тучами.
Наталья не видела неба, не различала росчерки веток, перелеты, перезвоны и отражения. Голова отяжелела после сшивки часовых поясов, отстоящих друг от друга на половину глобуса. Утром она выкатила чемодан из зала прилета, днем ее приняли на работу, а остаток дня она металась по кабинетам, заполняла анкеты, оформляла пропуск, заводила учетную карточку и личный кабинет, расписывалась в учебном плане и уточняла расписание. К ней подходили люди, говорящие высокими, неразличимыми голосами, сжимали ей руку, куда-то звали и спрашивали непонятное. Она кивала, соглашаясь и подтверждая сама не зная что. Снова карточки, методические комплексы и ксерокопии документов.
– Натуся! С утра все бегаешь?
Дыша шоколадом ей в ухо, возник требующий узнавания, узнаваемый, узнанный – Гоша, Гога, Георгий, Элкин муж.
– Ты ведь у нас сегодня останавливаешься? Едем? Давай быстро, к Эллочке, один глоток на дорожку и побежали, такси я вызвал.
– Так метро еще ходит.
Наталья взглянула на часы. День сползал с циферблата последними мячиками минут.
– Ходит. Метро и два автобуса и по полчаса на каждую пересадку. Едем!
Как хочется спать на самом деле. Прислониться к Гоше, закрыть глаза, ткнуться в плечо на одну только минуточку.
У Эльзы на столе раскрыта коробка шоколадных конфет. Гоша разливает всем троим виски в чайные чашки.
– Экзамен приняла у должников, – кивает Эльза.
Она прячет початую на четверть бутылку в бумажную упаковку, упаковку прикрывает распечатками, распечатки запирает в ящике стола, как будто можно спрятать, забрать в скобки просиявшие глаза, вычеркнуть из воздуха янтарный спиртной аромат.
– Поехали.
Гога выуживает из-за стола Натальин чемодан – ухватил за шлейку, рванул на себя, покатил по коридору. Утренняя вахтерша смотрит сонно с дивана за окошком. Она обрюзгла, размякла, обросла лысиной и бородой.
– До завтра, – прощается с бородачом Гоша.
Такси ждет у тротуара. Полуночная тень с разбегу влетает в Наталью.
– Excusez moi, – подскакивает она.
– Дура, совсем ослепла, че тут торчишь, – голосит тень.
– Глаза, что ли, пропил, куда скачешь, – вступается за нее Гоша.
Тень сникает, тает, исчезает в сумраке улицы.
– Едем, шеф, – Гоша забирается на переднее сиденье. – Дегунино.
Мужчины принялись планировать маршрут – как короче, как быстрее, где сейчас пробки и где уже нет. Таксист предлагал поехать по кольцевой, пассажир настоял на радиальном маршруте.
– Москву покажем, – закончил он.
Смирившись, таксист рванул с места в поток. Он перестраивался из ряда в ряд, обгонял одну машину и встраивался между другими, шашечничал, торопился. Эллочка показывала Наталье на иллюминированные высотки новой Москвы, отстроенной поверх старой. Но та вжималась в сиденье, задыхаясь от страха.
– Твою ж мать!
Женщины влетели головами в спинки передних кресел. Перед лобовым стеклом проскочила фигура в темном капюшоне.
– Чуть не наехал!
Таксист добавил ругательств.
– Что ж мне везет так с мудаками! – запричитала Эльза. – Как сяду в машину, обязательно кто-нибудь под колеса бросится.