Развиртуализация. Часть первая

Бункер на Остоженке, 26 часов до начала информационной войны

Три часа подряд Кутялкина обрабатывал Павлов, пытаясь втолковать детали операции. По всему было видно – план готовился на коленке, прямо сейчас. Гена юлил:

– Подробнее изучите в аэропорту и в самолете справку, которую для Вас подготовили.

Через пять часов, вызубрив все инструкции, адреса, варианты отхода, оформив документы, познакомившись с седым ливийцем Арикатом, который за деньги готов был не только взломать хранилище 10Z, но и алмазный фонд, Кутялкин слезящимися глазами смотрел на экран своего мобильного телефона.

Самое главное событие прошедших, а возможно и последующих суток происходило не в праздничных интерьерах Клуба самоубийц, а в груди у Гриши и внутри его дешевого мобильника.

Текст смс, полученной десять минут назад, в 4:45 утра, был намного важнее сведений о богатой начинке Бодлианской библиотеки. Слова разрывались в сознании как последние аккорды ускользающей из–под ног жизни: «милый кадмик я все еще жду и буду ждать и снова буду потому что ты все что у меня былоестьбудет и еще килотонны несостоявшегося сверху дай нам сил мы эхо[32] эх и ух и два раза ах возвращайся скорей».

Шняга никогда не сочиняла подобного. Шняга периодически хвасталась скамейкой запасных, подобранных на тот случай, если Гриша ее бросит. Шняга почувствовала беду и теперь не знает, как поддержать. Ну, что ж, Кутялкин давно жил сознанием, что он последняя линия фронта, последняя линия оборона для своей семьи, а значит…

– Пора ехать, – загремел на пороге ОСА. Гриша отыграл задуманное «на ура» – сгорбился, пальцы забегали по кнопкам мобильного. Андреев стремительно подошел и протянул руку. Тяжело вздохнув, Кутялкин выключил трубку и вложил её в ладонь Андреева. Тот выдал ему новый, навороченный аппарат.

– Симку передаст Макс Раковский по кличке Леший. Теперь Вы натянутая тетива воли! – торжественно громыхнул ОСА. – Перешибем хребет тем, кто все еще хочет нами манипулировать.

– И какашками закидаем, – посетовал Гриша.

– О жене и сыновьях не беспокойтесь. Они получат лучшее из того, что может предложить покачивающаяся над пропастью цивилизация.

 

Раменки, финальная фаза дезинтеграции финансовой системы

Евгению Кутялкину только один человек во Вселенной мог называть Шнягой. Этот же человек имел право использовать другие прозвища – и Жирок, и Крабик, и Нянечка…

Перечень оставался открытым, потому что сложная духовная система, которую представляла собой Евгения Николаевна, эволюционировала и переполнялась синергетическими связями с другими системами мироздания.

Талант Евгении К., малоизвестный, не нашедший применения и отклика в сердцах, заключался в том, что она как орешки щелкала задачки с участием больших масс людей.

Такие задачки и Льву Николаевичу «Т»[33] не под силу. Евгения развлекалась ими между кухней и детской примерно с той же легкостью как Шерлок Холмс мимолетными наблюдения и выводами в период отсутствия опиума.

Искоренить коррупцию – элементарно. В голове Евгении складывалась блок схема, противоречий в которой не увидели бы даже самые щепетильные российские ратоборцы. Решить проблему «зайцев» в пригородных электричках – не вопрос. Переселение граждан из крупных городов – легче легкого. Устроить коммунизм на планете – пожалуйста.

И это не было пустозвонством. Если Евгения посвящала проблеме несколько предзакатных часов, а потом набрасывала план на бумагу, выводы выходили вполне жизнестойкими.

Во время периода активной общественной жизни Кутялкин проверил – меры, предлагаемые Шнягой, очаровывали простотой и эффективностью. Но браться за них не спешили. Не такое сейчас время, чтобы спешить. Сначала нужно добиться нужной концентрации проблемы, потом сбрасывать ее в Клуб самоубийц. Такая метода пока работала.

Евгения Николаевна любила мысленно препарировать броуновское движение человеческого общества на сектора, анализ которых позволял делать Выводы.

Частички она представляла маркированными – наведешь курсор, сразу всплывает полезная информация (краткая биография, факты из детства, место жительства, уровень денежного содержания и прочее). Существуй такая наглядная иллюстрация мира в действительности, а не в голове у Кутялкиной, она стала бы основным пособием практикующего мондиалиста[34].

В то утро Шняга увидела привычную картину совсем иначе: частицы застыли в своих принужденных состояниях. Теперь для Евгении, а значит и для всего мира, имело значение движение только одного, хорошо изученного ею маркера, в этот момент взлетающего в небо.

Главное, чтобы он не исчез с наблюдаемой панорамы. И если он войдет в соприкосновение с другими, уже бессмысленными атомами этого уже переставшего кипеть человечества, пусть они помогут ему найти дорогу назад. Она жила мир через этого человека и не могла его потерять.