Развитие личности

Какие же когнитивные структуры, какое содержание дискурсивных процессов обеспечивают адаптацию к этому чудовищному положению – одиночеству в мире бессильных и безобразных душевно? Ответ на этот вопрос мы находим на первых же страницах третьей части «Так говорил Заратустра». Эпиграф говорит сам за себя: «Вы смотрите вверх, когда жаждете возвышения. А я смотрю вниз, потому что я возвышен. Кто из вас может одновременно смеяться и быть возвышенным? Кто ходит по высочайшим горам, тот смеется надо всеми трагедиями и трагически-серьезным».[230] Иными словами, благодаря целительному действию времени острота душевных переживаний снижается. «Что бы еще ни послала мне судьба, всегда будут странствия и хождения по горам; в конце концов, приходится только переживать самого себя»[231] – эти слова из третьей части «Так говорил Заратустра» с очевидностью свидетельствуют о том, что философ готов примириться со своим одиночеством, что для целей адаптации весьма полезно.

Надо признать, что, несмотря на весь пафос (в целом традиционный как для всего творчества Ф. Ницше, так и для «Заратустры»), третья часть книги весьма ровная и даже, можно сказать, выдержанная. Ф. Ницше снова выводит на свет свою теорию «вечного возвращения» – все повторяется, прошлое и будущее смыкаются кольцом и ходят по кругу (в этой связи нельзя не вспомнить работу С. Кьеркегора «Повторение»[232] с точно такой же весьма пространной концепцией бытия (понятной, видимо, только с позиции личности уровня ПЗМ), которую он создает, так же как и Ф. Ницше, «по мотивам» своих безрезультатных любовных томлений и предательств со стороны близких, ставших пусковым моментом уже его – Кьеркегора – психологического кризиса[233]). Д. Галеви пишет: «Ницше наталкивается на трудности, глубину которых он, пожалуй, в должной степени не чувствует: два символа, на которых построена поэма, „Вечное возвращение“ и Сверхчеловек, образуют такой диссонанс, который делает невозможным окончание произведения. „Вечное возвращение“ – горькая истина, исключающая всякую возможность надежды. Сверхчеловек – это надежда, иллюзия. Между тем и другим нет никаких точек соприкосновения, а только полное противоречие».[234]

С точки зрения формальной логики, Д. Галеви, разумеется, прав, однако Ф. Ницше не решает здесь логической задачи, он решает задачу психологическую, а такая комбинация, пусть она и покажется противоречивой, вполне удовлетворяет требованиям личности этапа ВЗМ уровня ПЗМ – и покой, и надежда (даже пусть весьма умозрительная) – вот то, что сейчас так необходимо философу. В третьей части Ф. Ницше пишет «о прохождении мимо», ему скучно смотреть на этих «Других», на этих марионеток, чьи действия предсказуемы и пусты. Теперь он занят собой, что вполне отвечает господствующей в его сознании «идеологии одиночества»: «Итак, я нахожусь среди своего дела, – говорит Заратустра, – иду к своим детям и возвращаюсь от них; ради детей своих должен Заратустра довершить самого себя. Ибо из глубины души любят только свое детище и свое дело; где есть великая любовь к самому себе, там она служит признаком беременности: так нашел я».[235]

По сути дела, третья часть «Так говорил Заратустра» – это гимн одиночеству, и это вряд ли должно удивлять, поскольку личности этапа ВЗМ уровня ПЗМ хвалиться больше-то и нечем. «Уединение одного есть бегство больного, – говорит Заратустра, – уединение другого – бегство от больных»;[236] «Но кто хочет сделаться легким и птицей, тот должен любить самого себя; – так учу я. […] Нужно научиться любить самого себя – так учу я – цельной, здоровой любовью, чтобы удержаться при самом себе и не шататься повсюду».[237] Эти раздумья в уединении своего одиночества чрезвычайно важны в структуре третьего этапа уровня ПЗМ – человек словно бы рассматривает осколки своих прежних надежд и мечтаний, отбрасывая то, что лишилось своей ценности. Он начинает ощущать самого себя как потребность, однако ему неизвестно еще, что это потребность в Другом (с большой буквы), инаковом, потребность в индивидуальных отношениях.

Однако уже здесь он требует молчания, уже здесь он угадывает свои истинные стремления: «Мы не говорим друг с другом, потому что мы знаем слишком многое; мы безмолвствуем друг перед другом, улыбками даем знать друг другу, что понимаем друг друга. Не свет ли ты моего огня? Не живет ли в тебе душа, родственная моей проницательности? Вместе изучали мы все; вместе научились мы подниматься через себя к самим себе и безоблачно улыбаться». Если бы Заратустра обращался с этими словами к человеку, то нам следовало бы диагностировать как минимум третий, но никак не второй уровень развития личности, однако он обращается с этими словами к «Небу». Впрочем, необходимые слова уже названы, потребность в «родственности» и «безмолвном понимании» уже озвучена, так что этап ВЗМ уровня ПЗМ приносит желаемые плоды, хотя еще и не туда, где бы они могли быть приняты, – не Другому (с большой буквы), не индивидуальным отношениям.