Развод и девичья фамилия

Как он прожил без нее столько времени?! Столько драгоценного времени ушло понапрасну!

Ему стало смешно, и он, кажется, засмеялся, но Кира перехватила его и снова поцеловала в губы, и он обо всем забыл – даже о вираже, после которого он не сможет вернуться, и о том, что нужно поберечь дыхание для финишной прямой, чтобы все-таки не умереть на ней!

Он не умер.

По крайней мере не до конца…

Сергей сказал себе, что спать ни за что не станет – в конце концов, на самом-то деле он вовсе не бесчувственное бревно! – и уснул, как только они перебрались с дивана в старую спальню, где на стене висела почерневшая от времени картина, изображавшая летний полдень, еще был пузатый комод с потрескавшимся зеркалом и широченная кровать.

Утром он проснулся от счастья, уверенный, что в его жизни все хорошо. Самое главное, что он наконец-то понял, что значит хорошо и что нужно для того, чтобы так и оставалось, и только хотел сказать об этом Кире, как она вдруг заторопилась, стала суетиться и отводить глаза.

Он ничего не понял. Он только что открыл «формулу счастья», так гордился собой, так радовался прошедшей ночи и знал, что впереди у них еще уйма таких ночей, и был уверен, что Кира тоже открыла свою «формулу».

– Нет, – быстро сказала она, как только он полез к ней с поцелуями, – не приставай ко мне, Серый. Мне надо подумать.

О чем?! Зачем?! Он не понимал.

Они уехали из Малаховки очень рано, чтобы успеть до работы заехать домой, и Кира ничего не ответила, когда он сказал – специально, чтобы проверить ее, – что ему тоже надо домой. К себе. В свою, отдельную от Киры, квартиру.

То ли она не слушала, то ли ей было все равно.

Что он станет делать, если ей и вправду все равно?! Если она решила, что секс с бывшим мужем ничем не отличается от секса с «козлиной» и затевать семейную жизнь сначала просто не стоит свеч?!

Почему, черт побери, он так и не научился говорить эти самые слова, которые все бы ей объяснили, растолковали, и после таких слов она не смела бы так напряженно и независимо смотреть в окно его машины!

– Я поднимусь, – мрачно сказал он, затормозив у подъезда, – дашь мне ключи от «Фиата», я налью масла в твой замок.

– Позавтракаешь? – спросила она. Ему показалось, что спросила просто так, из вежливости.

– Нет, – отрезал он.

– Серый, ты…

– Что?

– Ничего. Ты… не торопи меня. Это ничего не значит. То, что у нас было. – Тут она покраснела и пятерней откинула назад свою потрясающую челку.

– Это значит все на свете, Кира.

– Для тебя.

– А для тебя нет?

– Добренького утричка, – заголосила из своей стеклянной будки Марья Семеновна, – добренького, добренького! Издалёка в такую рань-то, Кирочка?

– Здрасти, – пробурчал Сергей.

– Из Малаховки. – Кира пронеслась мимо будки с Марьей Семеновной и свернула к лифту. Сергей едва успевал за ней.

В молчании они поднялись на пятый этаж, и Кира решительно вставила ключ в замок. Сергею показалось, что это она ему демонстрирует решительность.

– Ребята! – неестественно закричала Кира, едва перешагнув порог, и кинула под вешалку рюкзак с термосом. – Вставайте, мы дома! Тим, вставай! Валентина!

– Я здесь.

Валентина вышла в коридор, сразу же оказавшись в двух шагах от Киры с Сергеем.

В руке у нее был пистолет.

Аллочка заметила его сразу. Он стоял в дверях, перегородив вход, и не торопясь рассматривал закусочную, очевидно, отыскивал ее.

– Григорий Алексеевич!

Он посмотрел на нее издалека, и лицо его как будто чуть-чуть дрогнуло и смягчилось, но, когда он подошел к ее столику, оно уже было прежним.

– Ну хорошо, – сказал он, не здороваясь, и пристроил свою палку к соседнему свободному столику, – я пришел. Зачем вы хотели меня видеть, да еще в такую рань, да еще в «Макдоналдсе»?

– Мне надо с вами поговорить, – быстро и решительно сказала Аллочка, – а по телефону я не могла.

– О чем?

– О смерти Константина Сергеевича.

Батурин молчал, никак не выражая ни изумления, ни смущения – вообще ничего. То есть совсем ничего.

Что такое? Должен бы выражать.

– Вы знаете, кто его убил? Или это вы его убили?

– Вы с ума сошли! – тихонько вскрикнула Аллочка. – Что вы говорите?!

– Не знаю, – признался Батурин, – а вы что говорите?

И подвинулся на стуле, удобнее устраивая свою ногу. Устроил, посмотрел на стол и задержал взгляд на ее стакане с недопитым дрянным кофе.

Неизвестно почему у Аллочки закружилась голова.

Нет, известно. Потому что Батурин смотрел на ее стакан с недопитым кофе.

– Можно? – вдруг спросил он. – Мне идти лень.

– Что? – не поняла Аллочка.

Он кивнул на стакан.

– Допить.

– Господи, конечно! – засуетилась Аллочка. – Я могу принести вам свежего, Григорий Алексеевич! Хотите? Я сейчас, одну минуточку!

– Сядьте, – попросил Батурин, – не бегите. Я глотну, и мне хватит.

Он взял стакан и посмотрел на Аллочку очень черными, странно черными глазами. И вдруг улыбнулся.

– Может, мне хочется кофе именно из вашего стакана.

– Из… моего? – запнувшись, переспросила Аллочка.