Развод. (не) наша дочь (СИ)

Наверное, в этот момент я должна поставить этой женщине одну галочку за, потому что у нее была прекрасная возможность взять Нику за руку и уйти с ней, куда глаза глядят. Но тут я вспоминаю, что идти им вроде как некуда, а тут «гля, какой холодос». Кстати, откуда продукты взялись? Вчера, когда я делала заказ в приложении, холодильник был пуст. Получается, заказ был сделан ночью? Потому что курьеров вечером я не видела. Ужинали мы пастой из ресторана.

Наталья собирается сказать что-то еще, но в этот момент в кухню заходит Давид и она благоразумно замолкает. Отходит от плиты, рядом с которой стоит кофемашина и молчаливо ждет, пока сын сделает себе чашку эспрессо. Воздух в кухне сгущается. Даже я не рискую что-либо спрашивать, замечая, в каком взвинченном состоянии находится Давид. Он забирает чашку, отключает кофемашину, и даже не глядя в сторону матери, собирается выйти из кухни, но останавливается из-за Ники — единственной, кто набрался смелости к нему обратиться.

— А сырники? Кофе вреден по утрам.

Понятия не имею, откуда она это знает, но ее замечание вызывает во мне улыбку. Давид останавливается, подходит к дочке. Я вижу, как дергается Наталья, словно собирается ее защитить, но я перехватываю ее взгляд и мотаю головой. Знаю, что Давид не навредит Нике. Стоит только вспомнить, что он все бросил и прилетел… да и потом так рьяно ее отстаивал, что я и представить не могу с его стороны какое-то другое отношение к ней.

— Сырники? — переспрашивает.

— Ага… мы с бабушкой готовили. Она жарила, а я тесто… пилила?

— Лепила, — исправляем одновременно с Натальей.

— Ну раз пилила тесто, посмеивается Давид и все-таки берет сырник с тарелки.

Я вижу, как вытягивается лицо Натальи. Она явно не ожидала, что сын станет есть ее стряпню, но надо отдать ей должное, наготовила она и впрямь много.

На толику секунды я чувствую себя здесь лишней. То, как Ника и Наталья ждут, пока Давид попробует сырник и вынесет свой вердикт, выворачивает наизнанку душу. Даже я замираю и жду, что скажет, хоть и я не имею к этим сырникам совершенно никакого отношения. Я даже не знаю, как их готовить. Умею многое, но вот такое простое блюдо никогда не получалось.

— Вкусно, Ника, — намеренно подчеркивает обращение.

Вижу, как сникает Наталья. Не хочу испытывать к ней добрых чувств, но в этот момент мне ее жаль. Не знаю, в каком возрасте она родила Давида, но мне кажется, что очень молодой и еще незрелой. По крайней мере, выглядит она не больше, чем на сорок пять. Ухода ей не хватает, но лицо неплохо сохранилось и кожа, хоть и местами утратила прежнюю упругость, но еще не состарилась окончательно.

Давид выпрямляется. Стаскивает с тарелки еще один сырник и, щелкнув по носу Нику, выходит из кухни.

— И вы попробуйте, — говорит Наталья. — Правда вкусно ведь… я старалась.

Подхожу к столу, потому что вижу, что и Ника ждет. Беру сырник, откусываю. Правда, сконцентрироваться на вкусовых рецепторах не могу, потому что вижу на руке Ники, чуть выше кисти синяк. Он едва заметен, и я бы наверняка не увидела, если бы Ника не выгнула руку, но теперь… Я его вижу и кусок сырника застревает у меня поперек горла.

— Что это? — перехватываю руку Ники.

Вижу, как вытягивается лицо Натальи, а Ника пытается вырвать руку и спрятать ее за спину. Прикрыв веки, молчаливо ору на себя за то, что за беготней с анализами и больницами я совсем забыла о тех синяках, которые увидела у Ники в первые дни. Они очень быстро стали незаметны, и я попросту забыла об их существовании, но теперь.

— Откуда они у тебя, Ника? — присаживаюсь перед дочерью и заглядываю ей в глаза.

Глава 36

— Отпусти! — Ника шарахается от меня, как от прокаженной.

Вырывает руку, спрыгивает со стула и бежит прятаться за бабушкой. На дикий визг прибегает и Давид. Останавливается в дверном проеме, смотрит сначала на меня, затем на мать и на Нику. Сдвигает брови к переносице.

Повисает гнетущая тишина. Ника жмется к Наталье, у меня разрывается сердце, а Давид, кажется, теряет терпение, потому что вместо слов делает решительный шаг к матери.

— Не надо, — цепляю его за руку. — Не здесь и не сейчас.

Кивает, хоть и по-прежнему сопротивляется, собираясь подойти к матери. С силой надавливаю ему на грудь, толкаю. Наконец, почувствовав ослабление, выдыхаю и вывожу Давида в коридор, хотя саму при этом трясет. Хочется добраться до Натальи и скрутить ей шею, но нельзя. Если даже в такой ситуации Ника бежит к ней, то работа нам предстоит не просто сложная, а невероятно длительная и трудоемкая.

— Что случилось? — интересуется Давид, и я вдруг понимаю, что он не знает.

Когда вошел, увидел только то, что Ника спряталась от меня за спину «бабушки». И о причине он и не подозревает. Так что чтобы не вызвать новую волну гнева, я предлагаю выйти на улицу. Там, если что, у меня будет больше места для маневров, если он вдруг посчитает нужным сиюминутно «расквитаться» с матерью.