Я вытаскиваю его из кармана и хмурюсь. На экране появляется до боли знакомое имя. Сцепив зубы, я поглядываю на Бурака. Потому что звонит его мать.
Феррахоглу смотрит на меня с нескрываемым удивлением. Он не понимает, в чем дело, а я принимаю вызов и включаю громкую связь.
— Ах ты, дрянь такая! — начинает кричать она, а Бурак щурится и едва слышно матерится. — Мы тебя подобрали! Одели! Обули! Ты была никем… и звали тебя никак! А теперь ты возомнила себя царицей! Да только это не так. Как змея, проникла в наш дом. Позарилась на деньги моего сына. Ты запудрила мозги Бураку! Ты все испортила. Ты сделала все, чтобы он отдалился от нашей семьи. Чтобы отказался! Думаешь, все сойдет тебе с рук? Ты очень сильно ошибаешься!
Глава 40
Склонив голову набок, я смотрю на Бурака, у которого на скулах ходят желваки. Сжав в руке какую-то папку, он матерится сквозь стиснутые зубы, затем забирает мой телефон и подносит его к уху. На мгновение мне кажется, что он начнет орать и оскорблять свою мать, как сделала она буквально минуту назад, но Феррахоглу выдыхает. Терпеливо слушает ее дальнейшую речь. Кажется, она до сих пор не угомонилась.
Не знаю, что она там кричит, я всего лишь слышу ее бормотание, но Бурак меняется в лице, не выдавая при этом ни слова.
— Ты уверена? — вдруг рычит он, открывая дверь кабинета и жестом указывая, чтобы я вышла. — Повтори все сказанное, мам.
А сейчас мне кажется, что его мать потеряла дар речи. Она явно не ожидала, что на ее звонок ответит Бурак. Могу поклясться, что она думает, как бы выкрутиться и выйти сухой из дерьма, в которое она сама себя загнала. Собственноручно. Я ни капли не жалею, что поступила именно так. Хотя раньше, буквально несколько месяцев назад, когда между нами не было всех этих неприятностей, я бы, наверное, скрыла гадости, которые наговорила его мать, лишь бы не расстроить мужа. Но все. Той Лейлы теперь нет.
Ну что ж… Зная Бурака, теперь он начнет действовать. Видимо, его слова о том, чтобы вся семейка держалась от нас как можно дальше, до них не дошли, а значит, больше говорить Феррахоглу не станет.
Не знаю, что происходит дальше. Бурак молча нажимает на кнопку вызова лифта, молча заходит в кабинку следом за мной. Едва мы оказываемся на парковке, он шумно выдыхает, оглядывается по сторонам. Я по выражению его лица вижу, как он зол. Что еле сдерживает эмоции, которые вот-вот вырвутся и ураганом снесут все на своем пути.
Едва я сажусь в машину, Бурак закрывает дверь, а сам останавливается у капота, что-то рычит очередной раз. Он не кричит, наоборот: говорит настолько тихо, что расслышать что-либо нереально. Однако он зол. И зол настолько сильно, что его хорошее настроение вряд ли вернется.
Феррахоглу садится за руль, возвращает мой телефон. Он молчит, как и я. Жду от него хоть каких-то разъяснений, жду, что он хоть как-то прокомментирует слова своей матери. Однако он сконцентрировался на дороге и уверенно ведет автомобиль.
На светофоре кому-то печатает сообщение. Затем вырубает мобильный. Я нажимаю на кнопку разблокировки своего телефона, дабы посмотреть время, и с удивлением обнаруживаю, что он тоже выключен. Интересненько…
Что ты задумал, Бурак?
— Они больше к тебе не полезут. Я обещаю, — наконец говорит он, когда машина в очередной раз останавливается на светофоре. — Ни моя мать, ни Гулизар… Ни кто-либо другой из членов моей семьи.
Бурак поворачивает голову и смотрит на меня в упор. В его глазах столько злости… столько боли и тоски… что я не нахожусь с ответом. Хлопаю ресницами, не зная, как отреагировать на его слова. Верю ли я ему? Верю. И, скажу честно, верю безоговорочно. Потому что до сегодняшнего дня он пытался донести все до своей родни словами, однако они не поняли…
А еще… Гулизар. Бурак в курсе, что она тоже бросалась обвинениями и оскорблениями?
— Уфука я предупредил. Больше ничего скрывать не стану. Его жена вряд ли посмеет к тебе близко подойти… Ей сейчас не до нас с тобой будет. Я долго молчал, но с меня достаточно. Сегодня она узнала все, что хотела. У каждого из Феррахоглу будут проблемы. Начиная с завтрашнего дня. Они вряд ли смогут избавиться от дерьма в короткие сроки. Я об этом позабочусь.
Я смотрю перед собой. Молчу, хотя следует хоть что-то сказать. А что, собственно, я должна говорить? Давно надо было избавиться от родни. От такой, черт возьми, родни! Потому что покоя не дают.
Честно говоря, Бурака я обвинить тоже не могу. Потому что он как мог боролся с ними. Старался донести. Однако… у людей ни мозгов, ни понимания нет.
— Бесполезно, — наконец говорю я, но очень тихо. Даже не надеюсь, что Бурак услышит.