Развод. Ошибку не прощают (СИ)

Толкаю мелкими выходами. Едва хапнув кислорода, тянусь снова и снова за дозой. Мне плевать, что Ириша почти не отвечает. Вцепилась в запястья и судорожно сдавив, почти задыхается. Не даю крошечного шанса на отступление. Замыкая кольцо, отсекаю побег.

— Ты не имеешь права меня целовать.

Измученный выдох вибрирует зудом на распаленных губах. Располосованным юзом елозит. Почти что больно, но какая же нужная эта боль. Туман в голове сгущается. Ирина, чтобы не говорила тоже дрожит. Я же легкие как кузнечные меха надуваю до предела, кольцую жену цепко, пальцы отдают колким ознобом.

— Не смеши, — затягиваю паузу. — Я не только целовать хочу. Не только!

— Не смей!

Зажимаю руки в капкан, затискиваю над головой. Лезу напролом, присасываюсь к шее. Под задушенных стон прохожусь по воспаленной коже. Волочет от того, что недоступна теперь. Не моя.

Мысли одна на одну лезут, пытаюсь понять почему, когда жена стала запретной, тянет со страшной силой. Мне нужно больше. Обычные ласки не покрывают потребности рвущегося желания.

Вновь нахожу губы. Вновь проталкиваю голодный язык, глотаю дыхание. Память открывает канал, где возвращаются старые эмоции, которые со временем брака притупились. Я тону в ее запахе, недоступности, недосягаемости.

Заводит. Заводит. Заводит!

Член рвет брюки, наливается болью и похотью. Жжет, разрывает. Чтобы как-то унять, толкаю набрякшим членом. От соприкосновения, от того, как съехавшая кожа обнажает детонирующую головку, от того, что ткань проезжает юзом по стояку, выдаю звериные звуки.

— Едем ко мне. Пожалуйста. Пожалуйста, Ириш.

Умоляю между поцелуями. В одержимом беспамятстве собираю ткань, поднимаю выше и выше. Трогаю бедра, сжимаю сочную задницу. Скучал пиздец. Не хочу знать с кем она тут и почему, мне неинтересно. Как только Гарин сказал, что она здесь, сразу понесся на поиски и не ошибся. Не могу больше.

К нам домой не предлагаю. Понимаю, что воспримет плохо. Если честно, то я прямо здесь готов. Вопрос в том, захочет ли она. Ловлю каждый импульс, стараюсь вычитать согласие. Если мы переспим, то дальнейшую судьбу решить проще. Может она все же растает и прекратит мариновать меня.

Ведь не воюет сейчас явно. Пусть не отвечает так пылко, как хотелось бы, наплевать. Я один дам за двоих.

Внезапное сопротивление встречаю, когда добираюсь пальцами до края белья. Ошизеваю от напора, на миг теряюсь. Со всей дури жена выдергивает руки, выворачивается змеей и заряжает зверскую пощечину.

Лицо загорается, печет и немеет, но я и не такое бы стерпел. Пусть заведется и отхлещет. Пусть вытолкнет всю боль. Пусть что хочет делает, лишь бы избавилась от запертого внутри замка. Я же ее знаю.

— Ты решил, что я сейчас с тобой пересплю? Я? С тобой?!

Даю свободу, отшагивая назад на полшага. Вижу, что начинает жалеть, что позволила себе лишнего. Засовываю руки в карманы. Дыхание усмирить очень сложно и как не стараюсь, выходит с трудом. Грудь словно насосом накачали.

Ирина поправляет волосы, нервно и резко одергивает платье. Гневно смотрит, как крутым кипятком ошпаривает. Но будь я проклят, в самой глубине глаз сверкает капелька возбуждения. Не ошибаюсь точно.

— Да. Решил. Ты подсказала.

Выходит из себя окончательно, чем подтверждает мои подозрения. Палится девочка. Возмущенно цокает, совершенно по-девчоночьи закатывает глаза. Всем видом презрение выражает. Мне от этого не легче, реально все на счет принимаю. Слишком натурально и быстро переходит из одного состояния в другое. Даже несмотря на ту самую усмотренную капельку, плющит от внезапного безразличия.

— Хм, ошибаешься. Тебя ждут в випке. Разве нет? Кстати, — по-змеиному улыбается. — Стриптизерки отличные. А у тебя тоже две? Как и Гарина?

— У меня никого, — и это, блядь, правда. — Я пришел за бухичем. Устроит такой ответ?

— М-м-м. Пить начал? — презрение зашкаливает. — Смотри… Опять включится камера нечаянно и отправишь видео кому не нужно. С двумя.

Ясно, не поверила. Думает, что со шлюхами развлекаюсь. Устало прикрываю веки и растираю шею. Сколько еще игнорить будет? Я заебался доказывать, что мне никто не нужен. Она даже цветы на помойку выбрасывает. Оставляет только Варюшино.

— Ириш, хватит пожалуйста. Объяснял уже. Может объявим перемирие?

— Андрей, я хочу, чтобы ты понял раз и навсегда, — совершенно спокойно бросает убийственные слова. — Этот поцелуй ничего не значит. Ни-че-го! Считай, что прощальный. Хватит заваливать меня цветами. Лучше кредит быстрее погашай. От души советую. Подожди, стой на месте, — выбрасывает руку вперед. — Давай как взрослые. Нас больше нет. Все. Да, мне тяжело, не спорю. Но ты не изменишься, — кивает в сторону Игоря и стриптизерок. — А я каждый раз вздрагивать не хочу.

— Да блядь! Только начало все получаться, — рассекаю рукой воздух, начинаю злиться. — Что ты уперлась? Нет у меня блядей. За тот случай миллион раз прощения просил. Да вскружило голову, понесло меня, пойми. Но я не …

— Замолчи! Мы разведемся в ближайшее время. Точка.

Ну вот и конец. Да и на хрен всё!