Развод по-французски

Да, Рокси хорошо работалось. Она сказала, что одно ее стихотворение взял какой-то журнал на Среднем Западе — то ли в Мичигане, то ли в Огайо. По мере того как настроение у Рокси повышалось или по крайней мере выравнивалось, мое стремительно падало, и началось это после ее дурацкой попытки самоубийства. В Париже становилось холодно, а я терпеть не могу холода. В Калифорнии в это время я каталась бы на лыжах, а здесь шел дождь и рано, уже в четыре, темнело, а в восемь утра еще висел кромешный мрак, словно ночь откусывала по кусочку дня, а я находилась где-то за Полярным кругом. Монументальные фигуры на площади Согласия маячили как черные тени, поблескивая от дождя. Чтобы не промокнуть, надо было надевать сапоги и пальто. В конце ноября выпал один прекрасный день — лег первый снег. Я проезжала площадь на 24-м автобусе в сумерки, когда как раз зажигались фонари, и в этом розовато-сером свете медленно падали снежинки.

Было так красиво, что на глаза у меня навернулись слезы. Потом я поняла, что мне просто грустно, грустно от этого сумеречного света и от вида снежинок, таких легких, недолговечных, обреченных.

Раздражало и то, что иногда на улице я слышала о себе — bon coup. Обычно я не обращаю внимания на такие вещи. Привыкла к тому, что говорят об американцах. Но вот один раз Ив знакомит меня со своим приятелем, тот дружески улыбается и говорит ему: «Elle, le bon coup am'ericain?» Фраза засела y меня в голове. Может быть, он хотел сделать мне комплимент, но для таких комплиментов я слишком пуритански воспитана. Мне не нужно было лезть в словарь, потому что значение этого выражения более или менее одинаково во всех языках — что-то вроде «ничего американочка, с такой я бы перепихнулся».

Когда подступало плохое настроение, я начинала думать о пустоте моей теперешней жизни в качестве мастерицы на все руки, этакой Пятницы в юбке, — я тебе и собак выгуливаю, я и подруга с укороченным рабочим днем («любовница»), и bon coup. Мне нравилось, что я так бездарно провожу дни, совсем не задумываюсь о своем будущем. Публичные разглагольствования Эдгара насчет долга и ответственности наконец достигли моих ушей. Я решила поступить на кулинарные курсы и принять участие в каком-нибудь общественном начинании.

Рокси придумала, как помочь Боснии. Вместе с несколькими американками и француженками она кинулась организовывать сбор тампаксов и губной помады для женщин в Сараево. «Знаешь, такие мелочи иногда помогают выжить, — говорила она. — Я так ушла в свои горести, что забыла о других людях в мире с их реальными проблемами». Я услышала в этих словах голос Марджив. Когда мы подрастали, она любила повторять эти слова. Рокси сочиняла тексты листовок и плакатов, следила за печатанием, вместе с другими добровольцами разносила их по книжным лавкам и расклеивала на стенах. Она целые часы проводила у телефона, убеждая журналистов поместить объявления в газетах. Сначала эта затея показалась мне смешной — посылать губную помаду и прокладки туда, где можно подорваться на мине, когда пойдешь за ними. Потом поняла: пусть мины, пусть бомбы, у женщины все равно будут месячные — если ей повезет и они будут. Я, правда, предложила посылать контрацептивные средства, но идея показалась слишком смелой. Смысл кампании заключался в том, чтобы женщины Франции покупали полезных предметов больше, чем им самим нужно, и оставляли добавочную часть в указанных местах на улицах и в аптеках, а благотворитель с грузовиком соберет их по всему городу.

Я накупила тампаксов на двести пятьдесят франков и оставила их в «Монопри». Тонны и тонны губной помады были собраны для помощи страдающим женщинам. Другие мои попытки участвовать в кампании были так же малоэффективны, как и расстановка стульев в отдаленных муниципальных залах Эври и Вильмуассон-сюр-Орж, где должен был выступать Эдгар, если мне удавалось приехать туда заранее.

Эдгар представлял меня по-разному. До начала собрания где-нибудь в церкви или местном зале он говорил: «Mon assistante[99], мадемуазель Уокер». Тем, кто знал его семью, представлял меня так: «Вы знакомы с мадемуазель Уокер? Свояченица Шарля-Анри». Или: «Свояченица моего племянника, приехала из Санта-Барбары, Калифорния». Мне было не по себе от этой многоликости, но и то хорошо, что он меня не прятал. Так чем же вы все-таки занимаетесь, мадемуазель Уокер?

В те дни, когда Эдгар выступал, мы не ездили к нему. По окончании собрания его обычно окружали представители СМИ, озабоченные граждане, единомышленники, и он для каждого находил время. Я одна отправлялась домой или слонялась в сторонке. А он тем временем продолжал говорить: «Я отвергаю лицемерие наших политиков, которые поддерживают свой имидж героев-гуманистов несколькими пехотными взводами, но в глубине души считают, что никакие обстоятельства не должны отрицательно сказываться на наших отношениях с Германией или на Маастрихтском договоре. Во всяком случае, никто не принимает в расчет моральную сторону проблемы. В этой стране под маской прагматизма царствует цинизм». Наверное, и в моей стране тоже.