Развод по-французски

Марджив уставилась на обглоданные цыплячьи косточки с выражением оскорбленной невинности. В конце концов не она затеяла этот разговор.

— Знаете, je chasse, — обратился Антуан к отцу, мужественно меняя тему. — Я говорю, что люблю охоту. А вы?

— М-м… да нет… И на кого же вы охотитесь?

— На оленей.

— Наверное, стреляете их? — мрачно заметил отец.

— Mais non[142], стреляют птиц. Оленя гонят собаками. Красивое, доложу вам, зрелище: лошади, охотники в костюмах, собаки, общий азарт. Даже кюре приезжает — благословить собак. Идея в том, чтобы затравить благородное животное. Олень выбивается из сил и больше не может бежать.

Мы, американская часть присутствующих, разом умолкли. Молчание неприлично затягивалось. Нас, кажется, не понимали.

— И что же потом? — тихо спросила Марджив.

— Потом собаки начинают терзать оленя. У вас есть выражение «добей его» — так вот оно об этом.

Мы были в ужасе, и наши французские хозяева поняли это, но не знали, в каком глубоком ужасе.

— А люди на охоте не погибают? Можно ведь упасть с лошади, или еще что-нибудь случится.

— Нет, обычно не погибают, хотя иногда, к сожалению, бывает и такое.

— Господи, — выдохнула Марджив, — это даже хуже, чем я думала.

— Собираетесь поехать на турнир «Ролан Гаррос»? — торопливо обратился к Антуану отец.

— Французы уж точно показали себя практичными, как только дело дошло до «Святой Урсулы», — гнула свое Марджив.

— Хорошо бы, но билеты!.. Совершенно невозможно достать! — воскликнул Антуан.

— В Калифорнии предлагали теннисные туры через Американскую федерацию. «Ролан Гаррос» — Королевский кубок — Уимблдон, — рассказывал Честер. — Надо было заранее записываться. Забыл, сколько это стоит, но не важно.

— Мы уже говорили, что Рокси — настоящая француженка. У нее так развиты духовные потребности… — начала Сюзанна. — А вот у Изабель…

— Мы сейчас серьезно подумываем, не пойти ли нам на байдарках вдоль берегов Патагонии, — не стесняясь, перебил ее папа.

Изабель, Изабелла… С чего бы это так замелькало мое имя? Все говорили одновременно, большей частью по-французски, кто-то утверждал что-то, кто-то отрицал, послышался смешок Антуана, я не расслышала, что сказала мадам Коссет. Меня увлекла воображаемая и невиданная прежде картина. Присутствующие представились мне как оперный октет, где каждый исполнитель, выйдя вперед, ведет свою собственную партию. Рокси, например, тянет: «Шарль-Анри… любовь… разлука…» Антуан с Амелией составили дуэт на тему: «Разбила семейный очаг потаскушка из Калифорнии». «Бедная я, бедная, зачем мне нужен Лондон, холодный, промозглый»?» — жалобно выпевает Шарлотта. Озабоченным речитативом выделяется Сюзанна: «Как довести до конца эту сцену? Как доиграть? И внучек моих никому не отнять!» Еще один дуэт — Марджив и Честер: «Забрать бы картину у дочерей и убраться отсюда домой поскорей». Труди? Не знаю, что пела бы Труди. Одно мне было ясно: никто ни с кем не хотел делиться ни мыслями, ни чувствами, как это принято у нас в Калифорнии, — и это называется «вежливостью», «цивилизованным поведением» и т. п. Но все равно каждый знал, что думает другой, во всяком случае, мне казалось, что я знаю. Из этой сцены я извлекла хороший урок: держи язык за зубами и улыбайся. Вот тебе и вся «цивилизация».

Я так увлеклась придуманным спектаклем, что не заметила, как разговор переменился, пошел в опасном направлении и где-то в глубине его закипала угрожающая идея. В общей разноголосице внезапно выделился голос Рокси. Она сказала: «Ну а теперь настало время сказать…» Вдруг все оборвалось, над столом повисла звенящая тишина. Я пропустила этот момент и теперь видела только испуганные лица. Я старалась угадать, что было сказано, по выражению лица Марджив и нахмуренным бровям Рокси. Я подумала, что речь шла обо мне, но нет…

Наконец мадам Коссет хрипловатым от отвращения голосом произнесла:

— Этот бофор испортился.

— Нет, что ты, это у него запах особый, с дымком, — судорожно проговорила Сюзанна.

«Да, что-то не то!» — раздались восклицания.

Антуан взял с блюда кусок сыра, положил в рот.

— Правда, испортился, — шепотом согласилась Труди. Именно ей, нефранцуженке, поручили принести сыр.

— А уверяли, что это бофор высшего сорта, — раздраженно говорила Сюзанна. — Я сама поговорю с месье Компаном… Но ничего, у нас еще есть. Замечательный реблошон. Servez-vous[143].

После десерта (glace vanille, sauce caramel[144]) Сюзанна повела нас пить кофе в гостиной. Роджер, Антуан и Честер устроились на диванах. Джейн громко спросила, где туалет. (Жуткий faux pas, Рокси даже глаза закатила. Французы, кажется, вообще не писают.)

Поскольку мне тоже приспичило, я повела ее по назначению. «Приятный обед, — прошептала она, — и люди вообще прекрасные». Как это похоже на психиатров — не замечать ни напряженного состояния в людях, ни подспудного страха. Не заметила она и прекрасных старинных обоев с птичками и виноградными лозами в спальне. Неприятно поразило ее биде, которое она приняла за туалет без сиденья, то есть только для мужчин, что выглядело в ее глазах как еще одно свидетельство французского сексизма.