— Риту? — он смеётся. — Она была шлюхой. Её тогда не я один трахнул. А ты… ты была моей. И он знал! И теперь я не намерен упустить тебя.
Это просто какое-то сумасшествие. Зазеркалье нормального мира, где люди, которые выглядели нормально, вели себя нормально — и вдруг будто с ума сошли.
Внутри всё леденеет, когда Саб дёргает меня на себя, фиксирует жёсткими пальцами лицо, сжав скулы, и прижимается своим ртом к моему.
Тошнота волной подкатывает к горлу. И это уже не токсикоз — это отвращение. Ни один мужчина, кроме Гордея, не прикасался ко мне, а тем более принуждая.
— Отпусти меня! — отталкиваю его, и у меня это даже получается, но не надолго, потому что Сабуров, к моему ужасу, снова ловит меня и, дёрнув до хруста платье на плече, толкает на кровать. — Отпусти! Ты просто животное! Убери руки, слышишь?!
Но он не слышит. Не чувствует ни того, как я впиваюсь ему в кожу ногтями, ни как пытаюсь сопротивляться изо всех сил.
— Я и так ждал долго, — бормочет, словно он не в себе. — Долго! Нет больше сил. Ты никуда не денешься от меня. Никуда!
— Прекрати, Саб, — силы иссякают, когда он буквально сдирает с меня порванное в клочья платье, а по щекам начинают течь слёзы. — Перестань, я прошу! Саб… Пожалуйста… я беременна…
Это мой последний аргумент. Надежда, что для него хоть что-то может быть свято.
Он замирает. Отрывается от меня и смотрит в лицо. Смотрит остро, почти с ненавистью. На долю секунды мне даже кажется, что Сабур вот-вот ударит меня.
Он действительно ненормальный. Опасный. Беспринципный. Нужно было слушать Гордея! Почему же я не послушала? И сейчас, когда он ждёт меня с дочерью на кухне, когда у нас всё начало налаживаться, со мной происходит такое. Ну почему я решила сделать всё сама? Почему не попросила его поехать со мной?
— Вчера я сказал ему, что ты уже принадлежишь мне, — будто кипятком окатывает. — Думаешь, он поверит тебе, что ребёнок его?
— Поверит. Сейчас это всё легко доказуемо!
— А ты сможешь ему доверять после того, как он попросит тебя принесли эти доказательства?
Вот его истинное лицо! Дьявол. Пытается вбить клин между мной и Гордеем ложью и манипуляциями. Давно пытается. Поэтому Гордей вчера напился, поэтом попал в аварию!
Представить несложно, что он чувствовал. Вот только выбор он сделал, и для меня этот выбор очевиден.
Так что выкуси, козёл.
— А он уже поверил, — ухмыляюсь ему прямо в лицо. — Он вернулся вчера домой. Вернулся! Думаешь, у него будут сомнения, чей это ребёнок?
Отвращение пугающей вспышкой отражается в глазах Сабурова. Он смотрит несколько секунд потрясённо. Наверное, не ожидал, что его план провалится.
— Такая же шлюха, — говорит зло, а потом, к моему ужасу, смыкает пальцы на моём горле. — Но на один раз пойдёшь.
Я зажмуриваюсь от ужаса и беспомощности. Кричать бесполезно. Да и рука его слишком сжимает горло, пока вторая пытается расстегнуть ремень.
Но тут я слышу резкий щелчок и грубый окрик любимого голоса.
— А ну отпусти её, мразь!
Успеваю подобрать под себя ноги, кое-как отползти и сжаться в углу кровати в комок, пока Гордей оттаскивает от меня Сабура. А у него ведь гипс на второй руке!
Но он справляется. Хватает стул и несколько раз наносит им удары моему обидчику.
Дальше всё вертится, словно в карусели. Я зажимаю уши руками, когда в комнату врывается охрана отеля. Пугаюсь, что они набросятся на Гордея, но, слава Богу, этого не случается. Они пытаются утихомирить сошедшего с ума Сабурова.
Гордей же укрывает меня своей курткой и крепко прижимает к груди.
— Тихо, моя девочки, я здесь. Здесь.
Он здесь. Остальное неважно.
Я наконец могу дышать.
Но ровно до тех пор, пока не замечаю на бедре алое пятно.
Glava 44
— Я так испугалась, — кладу Гордею голову на плечо, утыкаюсь лбом в шею и вдыхаю такой родной запах. — Чуть с ума не сошла, пока мы в скорой ехали. Думала…
— Уже всё хорошо, Ириша, выдыхай, — он гладит меня по волосам и целует в висок.
Такая нежность сквозит в каждом слове его, в каждом звуке. В касаниях пальцев его к моей коже на щеке, даже в дыхании.
Мы сильно испугались. Честно скажу, я думала, малыша мы потеряем. Корю себя теперь невероятно за это недоверие к жизни и к силе моего ребёнка, который решил прийти в эту жизнь.
Но слава Богу, всё обошлось. УЗИ показало, что малыш жив и в полном порядке. Мы с Гордеем буквально затаили дыхание и оба выдохнули, рассмеялись от спавшего напряжения, когда палату огласил громкий ритмичный звук биения ещё такого маленького, но уже такого сильного сердечка.
— Как мы теперь выдержим? — улыбаюсь и льну к Гордею. — Целых два месяца…
— Это малая плата за то, чтобы малыш был в порядке, — он смотрит на меня с улыбкой, заправляет прядь волос за ухо. — Но да, соглашусь, жестокая.