Развод. Тот, кто меня предал (СИ)

В итоге Рита убегает в общагу, а я так и остаюсь под дверью. Комендант зыркает на меня недовольно, и я понимаю, что физически не могу уехать отсюда, оторваться от своей Кудряхи.

Выкуриваю несколько сигарет и все-таки уезжаю. По привычке еду в клуб, накатываю там один шот, второй и четко осознаю — не вставляет вообще. Ни бухло, ни атмосфера эта.

Под шокированными взглядами друзей ухожу и еду в круглосуточный цветочный магазин, покупаю букет эустом. Таксист привозит меня к общаге, и я решаюсь. Лезу по балконам на пятый этаж, как гребаный человек-паук. Тащу за собой букет.

Очково пиздец как, но чего не сделаешь ради нее?

Кудряха стоит посреди простенькой комнаты и смотрит на меня, ошарашенная, быстро моргает.

— Мирон?!

— Я что хотел сказать, — тяну лыбу идиотскую, — люблю я тебя, Кудряха. Охренеть как люблю.

Подхватываю ее под попу и роняю на кровать. Целую короткими поцелуями щеки, шею, поворачиваю ее на бок, устраиваюсь позади, ныряю носом в любимый аромат и, счастливо улыбаясь, закрываю глаза

Глава 22. Поцелуй

— Какое-то время рука будет болеть. Ее нужно разрабатывать, но не перенапрягать. С ногой то же самое. Старайтесь двигаться, чтобы вернуть мышцам тонус.

Врач, седовласый дядечка лет пятидесяти, снимает с моей ноги гипс.

Смотрю на свою конечность и удивляюсь. Прошел какой-то месяц, но нога из-за отсутствия нагрузок успела уменьшиться чуть ли не в два раза.

— Спасибо вам, — кивает Мирон, подает мне руку и помогает встать.

Наступаю на ногу неумело, словно я и не ходила никогда на своих двоих. Идти некомфортно, поэтому как только мы выходим в коридор, сажусь на стул и вытягиваю обе ноги.

— Что такое? — не понимает Мирон. — Болит?

Отрицательно качаю головой. Не болит. Вроде. Просто лень.

— Понесешь меня? — поднимаю взгляд на Мирона и замечаю его хмурое выражение лица.

В принципе, я понимаю, что не дождусь от него помощи или заботы. Кроме того одного-единственного раза пару дней назад, когда мы уснули вместе, теплоты между нами больше не было, поэтому слышу ожидаемое «Нет» и даже не удивляюсь.

Мирон присаживается на стул рядом со мной. Молчим, прикоснувшись друг к другу плечами, и смотрим на стену перед собой.

— Ты должна понять, что мне не сложно отнести тебя на руках. Но, Рит, ты должна учиться ходить. Прости, я не могу сделать это вместо тебя.

«Должна научиться ходить». Как высокопарно звучит-то. Вряд ли я буду ходить так же, как раньше.

Держась за стенку, поднимаюсь и иду. Ну как иду. Это больше похоже на ковыляние.

Мирон кладет ладонь мне на спину, пытаясь подстраховать, но я просовываю за спину руку и отшвыриваю ее. Сама — значит, сама. Кажется, я слышу, как позади меня скрипят зубы моего бывшего мужа. Он не видит моей улыбки. Хотя это и улыбкой не назовешь, так, мимолетное движение уголков рта.

Мне нравится выводить его из себя. Я все жду, когда же настанет момент, в который он вышвырнет меня из своего дома. Терпеливость никогда не была качеством, характеризующим Мирона.

Он какой угодно — несдержанный, импульсивный, эмоциональный. Но никак не терпеливый, это точно не про него.

— Остановись. Передохни, — шипит он за моей спиной.

Но я упорно, назло ему или черт пойми кому, превозмогая слабость и до боли закусив губу, иду к машине. Сажусь на заднее сиденье, проигнорировав открытую переднюю дверь, тут же отворачиваюсь к окну и тихо глотаю слезы.

Мы выезжаем в сторону дома, а они все текут и текут, и я никак не могу остановить это. Вытираю их кулаками, размазываю по лицу. Хорошо, что на мне нет косметики и я могу вдоволь насладиться своими рыданиями.

Когда мы заезжаем на территорию коттеджа, Мирон смотрит в зеркало заднего вида и произносит спокойно:

— Сообщи, когда тебе надоест себя жалеть.

Говорит и уходит. Даже не открыв мне дверь. Даже выбраться не помог. Ну и пошел ты.

Толкаю дверь его дорогущей тачки, вкладывая в это действие всю свою злость. Вываливаюсь — иначе это и не назвать, на улицу. Опираясь на машину, плетусь в сторону дома, но зависаю на крыльце.