Развод. Тот, кто меня предал (СИ)

— Обожаю, когда ты такая милая, — наконец-то поднимает голову и улыбается мне наигранно. Аж плюнуть в лицо захотелось.

Так и не сумев открыть бутылку с йогуртом, отставляю ее и, театрально вздохнув, подпираю подбородок кулаком. Смотрю в окно, за которым все белым-бело. Начавшийся вчера снегопад наконец закончился, и теперь глаза слепит от этой белой картины.

Вчера вечером, после того как Мирон набрал для меня ванну, я искупалась, а затем просто отправилась спать, стараясь не анализировать наш поцелуй. Было — и было.

По моему мужу также было видно, что он не особо терзает себя мыслями на этот счет. Мне на какое-то время подумалось: а может, у меня окончательно поехала крыша и все привиделось?

Хотя это маловероятно. То ли подействовали транквилизаторы, то ли работа с психотерапевтом, то ли влияние Мирона оказалось слишком сильным, но теней больше не было.

Просто однажды я открыла глаза и поняла, что за мной больше никто не следит. Вздыхаю и даже выдавливаю натянутую улыбку.

— В холодильнике курица, — вырывает меня из размышлений голос Мирона.

— И? — поднимаю брови удивленно.

— Приготовь из нее что-нибудь, — говорит как ни в чем не бывало мой бывший муж.

— Зачем? — мои брови по прежнему где-то на середине лба.

Мирон откидывается в кресле, рассматривает меня. Совершенно спокойно, без какого-либо намека на интерес.

— Ты голодна, я голоден — значит, надо поесть. Тем более что открыть йогурт у тебя не получилось.

Сученыш. Уголок его рта дергается. Вижу, что он сдерживает ехидную улыбку, но я, сцепив зубы, молчу. Так, вдох-выдох. Считаем до десяти: один, два, три, четыре, пять…

— Тебе надо, ты и готовь! — выпаливаю, так и не добив до десятки.

— Я работаю, Рита, — произносит Мир снисходительно. — У меня на носу важный тендер, а ты прохлаждаешься две недели. Раз тебе нечем заняться, приготовь обед.

— Эй! — что за вздорная наглость! — Я вообще-то очень занята!

— Чем? Тем, что пытаешься взглядом дырку в стене проделать?

Я ахаю, от шока даже пальцами раскрытый рот прикрываю.

— Давай, Кудряха, начинай шуршать. Никто не придет сюда, чтобы приготовить тебе ужин. И даже не начинай разговор о доставке из ресторана. Видела, как дороги замело? Сюда попросту никто не доедет.

Интересно, он слышит, как я скриплю зубами от злости и досады?!

— Тебе меня совсем не жаль! — выплевываю, хотя понимаю, что этой толстокожей сволочи все нипочем.

— Пожалуешься на меня психотерапевту, — и все, он снова отворачивается, будто меня нет.

Я злюсь, закипаю, как чайник на плите, и практически начинаю свистеть. С психами отодвигаю стул и слезаю с него, ковыляю к холодильнику, достаю оттуда курицу, швыряю ее на стол.

Бедная, несчастная птичка не заслужила такого обращения, но этот булыжник уже летит вниз с огромной высоты. Его никак не остановить. Спасайся кто может.

Мою тушку, достаю специи и начинаю мариновать. Делаю все одной рукой, вторую держу как бесполезную культяпку. Откровенно мучаюсь, потому что практически за месяц я отвыкла готовить себе, да и вообще заботиться о собственных нуждах.

Достаю форму для запекания и, подняв курицу за ножку, перекладываю туда.

Неплохо было бы задействовать вторую руку. Да, это было бы идеально. И слишком просто.

Именно поэтому я мучаюсь с одной рукой. Пытаюсь взять в руку тяжелую форму, но она не поддается. Шатается во все стороны, и несчастная курица вот-вот съедет на одну сторону и свалится на пол.

Неожиданно позади меня вырастает тень. Мирон становится за моей спиной. Плотно. Кожа к коже, тело к телу. Берет другой рукой за противоположный край и помогает мне поднять тяжелую форму. Вместе, как сиамские близнецы, не отрываясь друг от друга, мы переносим ее в духовку.

— Ну и упрямица ты, — его дыхание щекочет кожу на шее.

Волнует спокойствие внутри меня и тормошит безмятежность.

Мирон задерживается позади буквально на секунду, без стеснения тянет носом воздух, нюхает меня, а после отстраняется так же неожиданно, как и появился.

Разделывает курицу муж сам. Но не потому, что жалеет меня, нет. Это всегда было нашим ритуалом: я готовлю, он режет.

За ужином Мирон пьет виски, а я ряженку, потому что мешать алкоголь с транквилизаторами — ну такое себе удовольствие, конечно. Вот ряженка другое дело.

Не происходит ничего необычного. Уже ставший привычным вечер в компании бывшего мужа. Обожаемый мною теплый пол, благодаря которому я могу не переживать о том, что мои ноги могут замерзнуть, и чуть-чуть поплывшее сознание от дозы, которую я приняла по часам. Ничто не предвещает беды, но я решаю, что уже слишком счастлива и именно поэтому сейчас самое время, чтобы испортить себе настроение.

— Ты знаешь, кто меня сбил?

Мирон давится куском мяса, начинает кашлять. Хватает виски и выпивает его залпом, пытаясь остановить кашель, но делает только хуже.

— Знаешь. — Я говорю совершенно спокойно, хотя где-то внутри чувствую злость, которую гасят лекарства.

Мирон поднимает на меня взгляд. Он устал, измучен и явно недоволен тем, что я решила покопаться в этом.

— Человек, который тебя сбил, уже поплатился за то, что сделал.