Развод. Ты меня предал (СИ)

Бледный. На щеках играют желваки. Крылья носа вздрагивают в гневе. Был моим. Был моим любимым. Моей стеной, моей опорой, моей жизнью.

— Я не люблю ее, Ада, — хрипло отзывается он. — И не хотел…

— Все это неважно.

— Ради дочери…

— Она взрослая девочка, — едва слышно шепчу я. — Жизнь бывает жестокой. Этот урок она должна усвоить. Невероятно грустно, что этот урок преподаст ее отец.

— Она не должна всего этого знать.

— Она все узнает и поймет, когда у нее родится братик или сестричка, — слабо улыбаюсь я. — А теперь извини, мне надо привести себя в порядок.

Иду на носочках по холодной луже, и по ногам поднимает озноб. Матвей молча отступает в сторону, но затем хватает меня за запястье и сжимает его.

— Пусти, — поворачиваю к нему лицо.

— Нет, — глухо рычит он, вглядываясь в мои глаза. — Не позволю…

Глава 5. Все плохо?

— Нет! Матвей! Нет! Пусти!

За одно мгновение озверевший, он валит меня на пол. Игнорирует мои укусы и крики. Он ничего не слышит и не видит. Глаза пустые.

— Матвей!

Мне с ним ничего не сделать. С треском рвет блузку. И мне так страшно, как никогда. Этот ужас вспарывает мышцы и раздирает сознание когтями.

Где мой ласковый муж, рядом с которым я чувствовала себя всегда в безопасности? Почему он не слышит мои истошные вопли?

— Матвей!

Рывком заводит мои руки за голову и до хруста сжимает запястья. Замирает, вглядываясь в глаза. Сквозь черную злобу и возбуждение пробивается искра испуга и недоумения.

— Остановись, — шепчу я. — Прошу…Остановись… Матвей…

Его хватка на моих запястьях слабеет. Судорожно выдыхает, отстраняется и садится у стены, опершись локтями о колени и накрыв ладонями лицо:

— Прости.

Мне хватает сил лишь на то, чтобы перевернуться на бок к Матвею спиной. Прикрываю грудь разорванной блузкой и смотрю немигающим взглядом на перламутровую пуговицу, что лежит от меня в сантиметрах двадцати.

— Ади…

И меня накрывает. Я захлебываюсь в слезах и вою, прижав ладони к груди. Я потеряла мужа и его любовь. Меня освежевали, выпотрошили, вырвали кости с позвоночником.

Я хочу возненавидеть Матвея, но ненависть, в которой я могла бы найти спасение и которая бы стерла из памяти счастливые моменты, не приходит. И оттого сейчас так больно. Измена лишила меня крепкой семьи, защиты и радости.

Измена хуже смерти. После смерти тебя ждет забвение, в котором не надо собирать себя ко кровавым кускам, бояться за дочь, которую может раздавить наш развод.

Лиля любит отца, и он был хорошим папой, который прошел со мной сложный путь ее младенчества без единой претензии. И мне иногда казалось, что их связь “папа-дочь” сильнее и глубже чем наша.

Конечно, она меня любит, но с Матвеем была еще какая-то особая нить, что их связывала. И она будет разорвана. Мое материнское сердце предчувствует беду. Она затаилась в углу черной липкой гадиной и готовится к прыжку.

Она сожрет мою дочь.

— Если бы была только я, — шепчу я, не спуская взгляда с пуговицы, — только я одна… а у нас ведь Лиля, Матвей… что с ней будет? Почему ты о ней не подумал?

— Я вообще ни о чем не думал, Ада, — сипло отвечает Матвей. — Это я все, что могу тебе сказать в свое оправдание.

Мне остро не хватает объятий Матвея. Того Матвея, который мне не изменял. Его шепота и обещаний, что все будет хорошо. Его теплых ладоней, которые бы вытерли мне слезы и ласково скользнули по щекам. Его улыбки и поцелуя. Но я теперь всего этого лишена.

— Ада, я не хочу терять Лилю. Ты ведь знаешь, что я ее люблю.

Я хочу оглохнуть, чтобы не слышать его хриплого голоса.

Я знаю.

Знаю, когда все это случилось.

Господи.

Мы были с Лилей на отдыхе. Месяц назад. Я и она. Матвей отправил нас “помочить ножки в море”, а ему пришлось остаться в Москве ради крупной сделки, которую он вместе со своими юристами вел около года.

Пастухов Юрий, в узких кругах “Карьерный Король”, добивался приватизации заброшенного горно-обогатительного комбината в Ульяновской области.

Сомнительное решение, которое стоило Матвею и его команде бессонных ночей за документами, литров кофе, долгих переговоров и встреч.

Комбинат переходил из рук в руки, большая часть договоров была утеряна, другие составлены с нарушениями, третьи были оформлены на мертвых или несуществующих владельцев.

На финишной прямой сделка могла обойтись без Матвея, но Пастухов уперся рогом: мой муж должен быть. Всю эту канитель он затеял лишь потому, что был уверен в Матвее, как в хорошем юристе и как в человеке. И если он уедет отдыхать, то пошло оно все в задницу.

— Сделки не будет.

Так Пастухов мне и сказал, когда заявился к нам домой. Поставил ультиматум, выпил чая и обрадовал, что его внучка Соня будет в моем классе. Из всех частных школ он выбрал именно ту, где работаю я, потому что:

— Дети должны учиться среди своих.

За всей этой болтовней о первоклашках, за которых я в сентябре должна была взять ответственность, я сама не заметила, как согласилась, что Матвей должен остаться в Москве на сделку.