Она кивает растерянно, у меня в груди сердце немеет и замирает каждый раз, когда я смотрю на изменившуюся жену.
Оля похудела и осунулась, взгляд снова стал тем, из прошлого, когда я видел эту темноглазую девочку, которой не повезло с отцом… Она всегда отличалась от других детей, от дворовых друзей. Невероятно серьезная, притихшая, с глубоким пронзительным взглядом.
Я старше нее и сначала на глаза эти, совсем недетские, запал. Даже когда девок мял и в постели тискал, искал что-то похожее и не находил.
Злился, что не могу выкинуть девчонку из головы. Злился, что она такая маленькая: когда Оля в средней школе училась, я уже ходил с усами и заканчивал университет.
Иногда хотелось, чтобы Оли не стало в моей памяти, в моем сердце по мановению волшебной палочки.
Иногда становилось страшно, что она в кого-то из своих ровесников, одноклассников втюрится… Она втюрится, и как я буду смешон, разгоняя огромными кулаками детишек!
— Олька…
Зову ее со всей нежностью, на которую хватает моего измученного состояния, изъеденного червями грязных сомнений. Я ведь с трудом дождался, когда она стала достаточно взрослой, других в моей жизни и не было. Не было ни одной с тех пор, как мы стали встречаться.
Ни одной другой, никого, кроме нее, до сих пор.
— Да, давай заедем куда-нибудь, перекусим. Только можно я сначала поем, а потом ты расскажешь? Или нет? — сомневается. — Вдруг поем, а потом… затошнит.
— Давай просто перекусим, — предлагаю. — Скажешь, как будешь готова.
— А ты? — вскидывает на меня свой серьезный, чистый взгляд. — Ты готов к откровенному разговору?
— Готов.
Накрываю руки Оли своими ладонями, она позволяет подержаться за нее всего несколько секунд, потом отнимает пальцы.
— Только для того, чтобы расставить все точки над i в вопросе твоих мотивов, Глеб. На итог это не повлияет.
Мое сердце разбивается, наверное, в миллионный раз за этот день.
Ничего не вернуть? Да как же так!
Пожалуй, впервые за все это время мне хочется поговорить с отцом.
Мы почти не разговаривали после его окончательного признания…
Сейчас мне хочется хлопнуть его по плечу, сжать пальцами и спросить.
Без укора… Просто спросить хочу: как же так, па?
В погоне, чтобы сохранить твои секреты и исправить твои ошибки, я своих дров наломал целую гору и натворил непростительной херни.
Глава 26
Ольга
После обеда меня разморило, на диванчике сидеть так тепло и уютно. Мы давно никуда не выбирались с Глебом, погрязнув в заботах. Он отдалился от семьи. Теперь я знаю причину: пытался сохранить репутацию отца изо всех сил, пытался держаться на плаву, но его усердно топили собственные переживания, сомнения и наговоры со стороны.
Мне за него обидно и больно, все-таки не чужой человек, много лет вместе прожили, любили… Вернее, я до сих пор люблю этого ужасно невыносимого мужчину, но надеюсь, что это просто привычка. Иногда так хочется обмануться иллюзией, что у тебя все под контролем.
Мне кажется, мы все иногда попадаемся на эту удочку. По крайней мере, и отец, и сын точно заглотили этот крючок.
Вот и я… отталкиваю чувства, от которых больно.
Хочу немного встряхнуться, отдохнуть.
Я сменила обстановку, живя у мамы. Уже другой круг общения. Хожу делаю уколы и ставлю системы, зарабатываю немного, но стабильно, и клиентов добавляется.
Дай бог всем здоровья, конечно же, но я рада, когда мне звонят и договариваются на процедуры.
На самом деле я даже думаю, остановиться пока на таком варианте.
Сгоряча я заявила Глебу, что хочу восстановиться на работе в поликлинике, медсестрой, на полную ставку.
Но если посмотреть на вещи реально, работа на полный день не для меня: занятия детей, секции никто не отменял. Мама помогает, конечно же, но у нее тоже есть работа…
Поэтому я решила остановиться на таком варианте работы. Позже подумаю, как бы прорекламировать себя. Пока хватает сарафанного радио и клича, брошенного мною по чатам со знакомыми.
— Скажи, у меня есть шанс? — интересуется Глеб. — Шанс все исправить.
— Глеб.
Я отвожу взгляд в сторону, он не позволяет уйти, ищет мои глаза своими, настойчиво смотрит, в самую душу заглядывает и позволяет мне заглянуть вглубь него самого.
— Вот такой я, Оль. Отца пожалел, седину его дурацкую, имя хорошее. Он в шантаже с головой погряз и начал плакаться мне, когда уже слишком поздно было! Заплатишь шантажисту один раз, станешь дойной коровой. И это уже случилось… У меня под ногами земля горела, когда умер отце и эта… заявилась. Я виноват, Оль, я вины не отрицаю. Я чуть не свихнулся, все навалилось. И горе, и омерзение, и страх… Страх, что я тебя не то, что могу потерять. Страх того, что уже потерял и не заметил этого. Я идиот. Я… Я кошмарно обошелся с тобой. Это все моя вина. Исключительно, моя. Во мне грязи скопилось, и я о ней молчал, а потом накрыло… Оль…
***
Глеб
Жена незаметно трет лицо там, где был синяк, сейчас его уже не видно. Ни одного следа не осталось. Но я до сих пор его вижу и, самое паршивое, вижу уже последствия, не в силах изменить причины.