Они уже так давно не делили постель… Не то чтобы Малкольм не хотел повторить те ночи. На самом деле он очень и очень хотел, но просто… Для Мюриэль было важно, чтобы он оставался с ней до утра. И это была единственная просьба, которую он не мог выполнить.
Он не считал себя плохим любовником (по крайней мере, жалоб не поступало), но любая близость после самого акта заставляла его чувствовать себя… странно. Слишком уязвимо. Незащищено и в какой-то степени слабо.
А граф не должен быть слабым. В ушах Малкольма всё еще звенел хриплый голос отца:
— Граф не проявляет слабости. Никаких эмоций. Граф — это сила и могущество во всём, и особенно в своих владениях. А кто этого не понимает — никчемные дураки, которые однажды профукают всё свое состояние.
Джерому Одли, предыдущему графу Кендалу, было около сорока, когда скончалась его жена — мать Малкольма. То было нежное и хрупкое создание, которое сам Мэл помнил довольно смутно. Он был совсем мальчишкой, когда ее убили вторые роды — ее слабое тело их просто не вынесло. А через несколько дней после смерти матери скончалась и единственная сестра, которая у него когда-либо была.
После этого в отце что-то переменилось. Он всегда был жестким человеком, хоть и никогда жестоким, но после смерти жены любые эмоции, казалось, окончательно покинули его.
И все свои силы он бросил на то, чтобы вырастить из наследника идеального графа, если не идеального человека. А привязанность, похвала и любовь не входили в список обязательных вещей.
Вместо этого Малкольм сосредоточился на том, что действительно важно — верховая езда, стрельба, образование, манеры. Всё его существование походило на бег с препятствиями, и отец был доволен только тогда, когда Мэл достигал одного из «красных флажков».
Учеба в Оксфорде — выполнено.
Гранд-тур по континенту — выполнено.
Погружение в дела графства — выполнено.
Женитьба на женщине, подходящей на роль графини — выполнено…
И вот остался последний «флажок» — наследник. Но его будет чертовски трудно достигнуть, если Мюриэль исполнит свою угрозу и уйдет от Малкольма. Он наивно полагал, что у них впереди еще много времени, много ночей, но теперь…
Что, черт возьми, на нее нашло? Неужели это его последний визит в Лондон так сильно ее разозлил? Раньше она никогда не жаловалась на его поездки… Ну, не в слух, по крайней мере. Конечно, он замечал ее приподнятые брови и сжатые в одну линию губы, но откуда ему было знать, что ей всё это не нравится вот настолько
?Он не обязан был читать ее мысли, в конце концов. Хотя было бы неплохо — так он давно бы узнал, что за глупости крутятся у нее в голове. Очевидно, там не было ничего хорошего.
Она упомянула какую-то там любовницу, и это застало его врасплох. Какая еще любовница, Боже правый?! У него нет и не было содержанки, зачем ему это? Мэл никогда не хотел любовницу, он хотел… он хотел Мюриэль.
Эта мысль отозвалась болезненным уколом в его сердце. Он снова перевел взгляд на зеркало и увидел там несчастного глупца.
Влюбленность в жену никогда не была обязательным условием, и всё же он полагал, что вытянул в жизни счастливый билет. Ведь он не только выполнил обязанность, женившись на девушке благородной крови и идеальной репутации, но еще и ухитрился сделать это по любви!
На самом деле отец не торопил его со свадьбой, считая, что у Малкольма еще достаточно времени, но он, встретив Мюриэль, решил, что лучшей девушки ему уже не найти.
Столько красоты, грации, остроумия…
О, он не просто хотел на ней жениться — ему было необходимо
это сделать. Настолько же, насколько человеку необходимо делать каждый следующий вдох.Мэл и правда будто задержал дыхание с тех пор, как впервые поцеловал ее губы, а выдохнул уже у алтаря — когда она стояла, одетая в самое прекрасное розовое платье из всех. Она поклялась подчиняться ему перед Богом, Англией и Его Величеством…
Малкольм фыркнул. Вот вам и подчинение! Вот и всё ее послушание. Прошло не больше года со свадьбы, а Мюриэль уже покончила и с ним, и со своими клятвами, и с этим браком.
Но она была его женой, черт возьми! Возможно, пришло время напомнить ей об этом.
Мэл наконец-то оторвался от зеркала и потянулся к шнурку для вызова слуг. Явился Джонсон, чтобы помочь господину с утренними сборами.
Когда дело дошло до подбора жилета, Малкольм всё-таки решил уточнить.
— А… эм… Джонсон, а графиня уже проснулась?
Камердинер замялся, и Малкольму это не понравилось.
— Джонсон? Есть ли что-то, чего я не знаю?
— Простите, милорд, но мне казалось, вы в курсе…
Холодный страх пробрал Малькома до костей. Он вдруг обнаружил, что дышать чертовски трудно.
— Я должен быть в курсе чего
?Джонсон одарил его почти виноватым взглядом, и ему это не понравилось, совсем не понравилось.
— Дело в том, милорд, — продолжил камердинер, — что графиня ушла сегодня утром…
— Дьявол!