Развороченная могила [The Running Grave]

Страйк, тем временем, осознавал, что нарушает клятву, данную самому себе шесть лет назад, когда, только что порвав с женщиной, которую все еще любил, он заметил, насколько сексуальна его временная сотрудница, почти в тот же момент, когда заметил обручальное кольцо на ее пальце. Тогда он решил, зная свою собственную восприимчивость, что ему будет нелегко соскользнуть к близости с женщиной, к которой, если бы не обручальное кольцо, он, возможно, охотно привязался бы. Он был строг к тому, чтобы не позволять себе искать у нее сочувствия. Даже после того, как его любовь к Шарлотте сошла на нет, оставив после себя призрачную оболочку жалости и раздражения, Страйк сохранял эту сдержанность, потому что против его воли его чувства к Робин становились все глубже и сложнее, а ее безымянный палец теперь был обнажен, и он боялся испортить самую важную дружбу в его жизни и поломать бизнес, ради которого они оба стольким пожертвовали.

Но сегодня, когда Шарлотта мертва, а Робин, возможно, обречена на еще одно обручальное кольцо, Страйку было что сказать. Возможно, это было заблуждением мужчины средних лет — думать, что это что-то изменит, но наступил момент, когда мужчина должен сам распорядиться своей судьбой. Поэтому он вдохнул никотин, а затем сказал:

— В прошлом году Шарлотта умоляла меня снова быть вместе. Я сказал ей, что ничто на свете не заставит меня помогать воспитывать детей Джейго Росса. Это было после того, как мы — агентство — узнали, что Джейго избивает своих старших дочерей. И она сказала, что мне не стоит беспокоиться: теперь это будет совместная опека. Другими словами, она передаст детей на его попечение, если я буду рад вернуться.

Я только что передал ей все доказательства, необходимые судье для обеспечения безопасности этих детей, а она сказала, что свалит их на этого ублюдка, думая, что я скажу: “Отлично. Да пошли они. Пойдем выпьем”.

Страйк выдохнул никотиновый пар. Робин не заметила, как задержала дыхание.

— В любви всегда есть доля иллюзии, не так ли? — сказал Страйк, наблюдая, как пар поднимается к потолку. — Ты заполняешь пробелы, используя свое воображение. Рисуешь их такими, какими хочешь их видеть. Но я детектив… чертов детектив. Если бы я придерживался твердых фактов — если бы я делал это даже в первые двадцать четыре часа, когда я ее знал, — я бы ушел и никогда не оглядывался назад.

— Тебе было девятнадцать, — сказала Робин. — Именно столько было Уиллу, когда он впервые услышал речь Джонатана Уэйса.

— Ха! Ты думаешь, я был в секте?

— Нет, но я хочу сказать… Мы должны простить то, кем мы были, когда не знали ничего лучшего. Я сделала то же самое с Мэтью. Я сделала именно так. Нарисовала в пробелах то, что хотела. Верила в истины высшего уровня, чтобы объяснить всю эту чушь. “Он на самом деле не имеет этого в виду. На самом деле он не такой”. И, о Боже, доказательства были перед моим лицом, и я, черт возьми, вышла за него замуж — и пожалела об этом через час после того, как он надел кольцо на мой палец.

Услышав это, Страйк вспомнил, как он ворвался на их с Мэтью свадьбу в тот самый момент, когда Робин собиралась сказать “да”. Он также вспомнил, как они с Робин обнялись после того, как он ушел с приема, а она убежала за ним с первого танца, и понял, что теперь пути назад нет.

— Так чего же хотела Амелия? — спросила Робин, набравшись смелости спросить теперь, когда Страйк рассказал ей все это. — Она… она ведь не винила тебя, правда?

— Нет, — сказал Страйк. — Она выполняла последнюю волю своей сестры. Шарлотта оставила предсмертную записку с инструкциями передать мне сообщение.

Он улыбнулся, увидев испуганное выражение лица Робин.

— Все в порядке. Амелия сожгла ее. Не имеет значения — я мог бы написать это сам — я рассказал Амелии именно то, что написала Шарлотта.

Робин забеспокоилась, что спрашивать об этом, возможно, неприлично, но Страйк не стал дожидаться вопроса.

— Она сказала, что, несмотря на то, что я был ублюдком, она все равно любила меня. Что однажды я пойму, от чего отказался, что в глубине души я никогда не буду счастлив без нее. Что…

Страйк и Робин однажды уже сидели в этом кабинете после наступления темноты, напившись виски, и он был опасно близок к тому, чтобы перейти грань между друзьями и любовниками. Тогда он почувствовал фаталистическую смелость воздушного гимнаста, готовящегося выпрыгнуть в центр внимания, когда под ним был только черный воздух, и сейчас он чувствовал то же самое.

— …она знала, что я влюблен в тебя.

Удар холодного шока, электрический разряд в мозг: Робин не могла до конца поверить в то, что только что услышала. Казалось, секунды тянулись медленно. Она ждала, что Страйк скажет: “очевидно, это была ее злость”, или “потому что она никогда не понимала, что мужчина и женщина могут быть просто друзьями”, или пошутит. Однако он ничего не сказал, чтобы обезвредить гранату, которую только что бросил, а просто смотрел на нее.

Затем Робин услышала, как открылась наружная дверь, и невнятный баритон Пат с энтузиазмом поприветствовал кого-то.

— Это Райан, — сказала Робин.