Но он не убежал. Выходя из ванной и вытирая голову махровым полотенцем, я ощутила плывущие по квартире вкусные запахи. Они были просто божественными! И когда я вышла в гостиную, то просто замерла в изумлении: на обеденном столе возвышалась большая сковородка, на которой пыхтел и шкворчал пышный омлет из яичного порошка со свиной тушенкой… И только тут я вспомнила, что последний раз ела утром, еще во фраулагере.
– Битте, принцесс! – сказал Симеон, лукаво улыбаясь и привставая, чтобы отодвинуть для меня стул.
Это было так мило, что у меня чуть было не навернулись на глаза слезы. Надо же – он обо мне позаботился, приготовил ужин… Он вел себя так, словно мы давно влюблены друг в друга, и теперь у нас происходит романтическое свидание. Но ведь это не так… Какая любовь? Об этом не может идти и речи! Мы просто мужчина и женщина, которые знают, что сегодня лягут в одну постель… Всего лишь… Но почему он так нежен и заботлив? Я совсем к такому не привыкла. Почему он меня называет принцессой? Какая я принцесса? Мы – чужие друг другу, мы совершенно разные! Мы переспим, а потом разойдемся в разные стороны и никогда больше не увидимся… Никогда! Мне всегда нужно держать это в голове, иначе будет больно. Только секс – и более ничего… Ах этот русский! Ну почему, почему я начинаю влюбляться в него? Черт возьми! Почему они такие? Странные мужчины: они великодушны, благородны и честны, справедливость их сурова, но сердца их сострадательны. Эти русские… Они ведут себя не как торжествующие победители, и война не ожесточает их. Они видят в нас людей – таких же, как они… Но именно этим своим свойством они выше нас. Нам, пожалуй, никогда не стать такими, как они… И поэтому я и этот Симеон – два противоположных полюса. Я это хорошо понимаю. А что думает он сам по этому поводу, мне неведомо. Но не стоит сейчас заморачиваться этими думами – мне никогда не разгадать русскую душу. Я буду жить настоящим моментом… Вон, исходит аппетитный пар от сковороды, и Симеон, приглаживая рукой свой белокурый чуб, с каким-то растерянным ожиданием смотрит на меня, совершенно не понимая, что со мной происходит…
– Нихт принцесс… – сказала я наконец, стараясь избавить эту фразу от оттенка горечи, – я просто женщина, который принимать свой спаситель… – Я села и постаралась безмятежно улыбнуться. – А теперь, либер фройнд, ты тоже садиться. Битте…
30 сентября 1943 года, три часа утра. Германия, провинция Остмарк, Вена, жилой комплекс на Энгельс-плац (бывшая Петер-Абель-плац).
Ну вот я и пережил свое «грехопадение». Я даже не понимаю, что на меня нашло… Положив коротко остриженную голову мне на грудь, спит моя принцесса Клара Лангендорф, и в моем сердце расцветает нежность. А ведь еще совсем недавно я, вспоминая свой плен, истово ненавидел всех немцев, не деля их на военных и гражданских. Первый раз моя ненависть дала трещину, когда после нашего освобождения по приговору военного трибунала повесили нашего мучителя оберста Руделя. Вот, был самодовольный сверхчеловек, только что воспринимавший нас, советских пленных, как пыль под ногами – и вот он же дергается в петле жирным червяком, пытаясь выгадать себе лишнюю секунду жизни.
Потом, после каждого сожженного вражеского танка, каждой фугасной гранаты, удачно легшей в толпу вражеских пехотинцев, я замечал, что моя ненависть к немцам вообще куда-то постепенно исчезает. Я не считал, сколько вражеских солдат было убито при моем непосредственном участии, но это количество очень велико. С немалой гордостью могу сказать, что у меня за спиной имеется немаленькое личное немецкое кладбище. Ведь я воевал сначала в противотанкистах, а потом в штурмовиках, когда ни о какой стрельбе с закрытых позиций не может быть и речи. Бой в таких случаях идет на расстоянии прямой видимости, и все успехи и неудачи всегда налицо. Если от твоего снаряда вспыхнул танк и наружу из него никто не выбрался, то это четыре мертвых ганса, которые никого больше не убьют и не ограбят, а если кому-то из них и удалось покинуть горящую машину, так на это у пехотного прикрытия позиций имеются пулеметы… С пехотой, которая бредет вслед за танками, аналогично: разрыв осколочного снаряда или сноп картечи – и ты видишь, сколько белокурых бестий упало, чтобы больше никогда не подняться.