– Товарищ Маркс социалистического государства не строил, а только о нем рассуждал, по большей части отвлеченно, – парировала та. – Он вообще считал этот общественный институт ненужным и был уверен в его скорейшем отмирании. Что касается товарища Ленина, то он собственным лбом напоролся на несоответствие практических результатов своей деятельности постулатам марксистской теории, отреагировав на это несоответствие новой экономической политикой, но в теоретических построениях ничего менять не стал. Может, не захотел, потому что посчитал этот случай частным, а может, и просто не успел.
– Нина Викторовна, насчет Маркса вы немного ошибаетесь, – поправил старшего товарища Мехмед Османов, – государством нового типа, которое пытались построить по лекалам классического марксизма еще при жизни основоположника, была Парижская Коммуна. Но Маркс даже не заметил, что вместо построения идеально справедливого общества у него получился пшик на палочке.
– К марксизму, чтоб вы знали, товарищ Османов, Парижская Коммуна имеет весьма опосредованное отношение, – хмыкнул Сталин. – По большей части это было стихийное восстание широких слоев парижского общества – от пролетариата до мелкой буржуазии – которые изнемогали под тяжестью прусской осады и были возмущены тем безразличием к их нуждам со стороны буржуазного правительства, удравшего от войны в город Бордо. Большинство вождей коммуны составляли последователи Прудона, в нынешней политической терминологии называемые анархистами – а это еще те фрукты. И в то же время «пшик на палочке», как вы выразились, товарищ Маркс заметил, но отнес его на счет отсутствия революционной пролетарской партии в руководстве Коммуны, а также недостаточной решимости коммунаров в сломе старой государственной машины. Мы, большевики, хорошо выучили все уроки Парижской Коммуны, а потому наша собственная Октябрьская революция поставленные перед ней задачи выполнила: власть мы взяли почти мирно, при поддержке пролетариата и безразличии всех остальных, – и лишь потом начались непредвиденные явления, не описанные теорией марксизма. При этом наши товарищи умудрились повторить некоторые ошибки Парижской Коммуны и добавить к ним свои.
– Дело это прошлое, – вздохнула Антонова, – но должна заметить, что главной вашей ошибкой был слишком быстрый и решительный демонтаж старой государственной машины. Разрушение старого мира до основания погрузило страну в хаос и сделало вашими врагами всех тех, кто раньше эту государственную машину составлял. А уж вполне анархистская идея разложить страну на множество мелких автономных республик, каждая из которых будет сама по себе, и тем самым уничтожить чрезмерную централизацию имперского типа, и вовсе выглядит измышлением враждебного разума. Такой мелкий фарш из карликовых республик, каждая из которых сама по себе – идеальная пища для западных держав, к тому моменту уже мысленно разделивших территорию бывшей Российской империи, будто жирного гуся, запеченного в духовке. Если бы ваши враги не были столь торопливы и дали бы Свердлову и Троцкому, пользовавшимся полной поддержкой Ленина, довести это начинание до конца, то на этом история первого в мире государства рабочих и крестьян была бы закончена раз и навсегда, как и история России. Не думаю, что англо-французские колонизаторы были бы намного гуманнее их германских коллег. А североамериканцы при этом замечательны еще тем, что во время их Гражданской войны подвергали ограблениям и издевательствам своих же собственных сограждан-южан.
– Вы, товарищ Антонова, – с нарочито грузинским акцентом произнес Верховный, – говорите об этом так уверенно и со знанием дела, как будто сами были участницей тех событий. В ваших книгах история Октябрьской революции освещается гораздо более поверхностно, или я чего-то тут недопонимаю…
Пришельцы из будущего переглянулись между собой.
– Вы же знаете, товарищ Сталин, – ответила Антонова, – что все мы, уроженцы двадцать первого века, одновременно существуем в четырех, нет, даже в пяти мирах, и все эти копии некогда единых личностей неким образом связаны между собой. И если «из дому» приветы лично ко мне еще не долетали, то о других вариантах истории, в которых нам довелось действовать, кое-что уже известно…
– Для нас, людей, откопированных в разные временные слои, сны – это не всегда просто сны, а иногда еще и обмен мнениями с другими вариантами своего Я, – сказал Мехмед Османов. – Зачастую мы помним то, что происходило не с нами, и это касается не только событий тысяча девятьсот семнадцатого года…
Теперь пришло время переглядываться уже Сталину, Молотову и Берии.
– Вот даже как… – хмыкнул лучший друг советских физкультурников, – так все же, товарищи, откройте нам тайну – с кем вы были в роковой час октябрьских событий?