Разыскания истины

Правда, своим сознанием или внутренним чувством, какое мы имеем о самих себе, мы достаточно познаем, что наша душа есть нечто великое, но, может статься, то, что мы знаем о ней, не имеет почти ничего общего с тем, что она есть сама по себе. Если бы наше знание о материи ограничивалось только двадцатью или тридцатью фигурами, в которые она выливалась бы, то, разумеется, мы почти ничего не знали бы о ней в сравнении с тем, что мы знаем о ней, благодаря идее, представляющей ее. Следовательно, чтобы в совершенстве познать душу, недостаточно того, что мы узнаем о ней одним внутренним чувством, потому что сознание, какое мы имеем о самих себе, может быть, раскрывает нам только наименьшую часть нашего существа.

Из сказанного нами можно сделать тот вывод, что хотя мы и познаем яснее бытие своей души, чем бытие своего тела и тел нас окружающих, однако мы не имеем столь же совершенного познания о природе души, как о природе тел, и этим можно примирить два различных мнения, одно — что всего лучше мы познаем душу, и другое — что о ней нам менее всего известно.

Это может также служить подтверждением того, что идеи, которые представляют нам нечто, находящееся вне нас, не суть модификации нашей души, ибо если бы душа созерцала все вещи, рассматривая свои собственные модификации, она должна была бы познать яснее свою сущность или свою природу, чем природу тел, и все ощущения или модификации, свойственные ей, яснее, чем фигуры или модификации, свойственные телам. Между тем она

^{1 См. Объяснения. 19 Разыскания истины}

познает, что ей присуще какое-то ощущение, не самосозерцанием, но лишь по опыту, тогда как она познает, что протяженности свойственно бесчисленное множество фигур чрез идею, какую имеет о протяженности. Есть даже известные ощущения, как например цвета и звуки, относительно которых большинство людей не может решить, суть ли они модификации души или нет, но нет фигур, которых бы все люди, благодаря идее, какую имеют о протяженности, не признавали бы модификациями тел.

Из только что сказанного видна также причина, почему нельзя дать такого определения модификациям души, которое раскрывало бы их сущность, ибо мы не познаем ни души, ни ее модификации посредством идей, но лишь посредством ощущений, а таковые ощущения, как например удовольствие, страдание, тепло и т. п., не связаны со словами, и потому ясно, что если кто-нибудь никогда не видел цвета, или не чувствовал тепла, какие бы определения их ему ни давали, они не могут его заставить познать эти ощущения. Люди же имеют ощущения лишь по причине тела, а тело не устроено у всех одинаковым образом, вот почему часто слова бывают неточны, те слова, которые мы употребляем, чтобы обозначить модификации нашей души, означают не то, что мы хотим, и нередко, например, мы заставляем думать о горечи, когда воображаем, что заставляем думать о сладости.

Хотя мы и не имеем полного познания нашей души, но того познания, которое мы имеем о ней, благодаря сознанию или внутреннему чувству, достаточно, чтобы доказать ее бессмертие, духовность, свободу и некоторые другие атрибуты, которые нам необходимо знать, вот почему Бог и не заставляет нас познавать ее чрез ее идею, как Он заставляет нас познавать тела. Познание, какое мы имеем о своей душе, благодаря сознанию, несовершенно, правда, но оно не ложно, обратно, познание, какое мы имеем о телах, благодаря чувству или сознанию, если можно назвать сознанием ощущение того, что происходит в нашем теле, не только несовершенно, но оно ложно. Следовательно, нам нужна идея о телах, чтобы исправлять ощущения, какие имеем о них, но мы не нуждаемся в идее своей души, потому что сознание, какое мы имеем о ней, не вводит нас в заблуждения, и чтобы не обманываться в познании ее, нам достаточно не смешивать ее с телом, что мы можем делать с помощью рассудка. Наконец, если бы мы имели такую же ясную идею о душе, какую мы имеем о теле, то эта идея заставила бы нас слишком резко отделять душу от тела, так что она уменьшила бы связь нашей души с нашим телом, препятствуя нам смотреть на душу как на распространенную во всех наших членах, на чем я более не буду останавливаться.

V. Из всех объектов нашего познания нам остаются лишь души других людей и чистые духи, и, очевидно, мы познаем их только предположением. В этой жизни мы не познаем их ни через них самих, ни через идеи их, а так как они отличны от нас, то невозможно, чтобы мы познавали их сознанием. Мы предполагаем, что души других людей того же рода, как наши. Что мы чувствуем в самих себе, мы предполагаем, чувствуют и они, и даже, когда эти чувства не имеют отношения к телу, мы уверены, что мы не обманываемся, так как мы видим в Боге известные идеи и известные неизменные законы, по которым, мы знаем с достоверностью, Бог действует одинаково во всех духах.