Разыскания истины

Но, в сущности, нельзя сказать, чтобы произошла большая перемена в самих чувствах, ведь если бы на весах находились две тяжести в равновесии и я снял одну из них, то другая перетянула бы на свою сторону, причем никакой перемены в ее первоначальном весе не произошло бы, потому что она останется все тем же, точно так же после грехопадения чувственные удовольствия приблизили душу к телесным благам за неимением тех внутренних высших радостей, которые до грехопадения служили противовесом нашей наклонности к телесным благам, приблизили без значительной перемены в наших чувствах, вопреки обычному пониманию.

Второе объяснение последствий греха более разумно, чем только что приведенное. Оно значительно разнится от первого, потому что принцип его иной. Однако оба объяснения совершенно совпадают в том, что касается чувств.

Состоя из духа и тела, мы стремимся к двоякого рода благам: духовным и телесным. Двумя способами можем мы также познать, что какая-нибудь вещь для нас хороша или дурна, мы можем узнать это посредством одного духа или посредством духа и тела, мы можем познать свое благо познанием ясным и очевидным, и мы можем также познать его смутным чувством. Я познаю разумом, что справедливость достойна любви, по вкусу я узнаю, что такой-то плод хорош. Красота справедливости не чувствуется, вкус плода не познается. Блага телесные не заслуживают, чтобы дух, который Бог создал лишь для Себя, занимался ими. Следовательно, дух должен познавать эти блага, не подвергая их рассмотрению, а посредством краткого и неоспоримого свидетельства чувств. Камни не могут служить пищей, в этом убеждает опыт, и вкус заставит в этом согласиться всех людей.

Итак, удовольствие и страдание суть естественные и неоспоримые признаки добра и зла, я признаю это, но только для тех вещей, которые сами по себе не могут быть ни добрыми, ни дурными, а потому не могут быть признаны ясным и очевидным познанием за таковые, только для тех вещей, которые, стоя ниже духа, не могут ни вознаградить, ни покарать его, словом, для тех, которые не заслуживают даже, чтобы дух занялся ими, и которыми, согласно воле Божией, и не должно заниматься, почему Господь вложил в нас стремление к ним лишь в виде инстинкта, т. е. чувств приятных или неприятных.

Но что касается Бога, который один есть истинное благо духа, который один выше его, один может вознаградить его тысячей различных способов, который один достоин его понимания и который не боится, чтобы те, кто познают Его, нашли его недостойным любви, — Он не удовлетворяется слепою любовью, любовью инстинкта, он требует любви сознательной.

Если бы дух видел в телах только то, что в них действительно есть, а не полагал бы того, чего в них нет, то ему стоило бы большого труда любить их и пользоваться ими. Таким образом, тела должны необходимо, чтобы вызывать чувства, казаться приятными, чего на самом деле нет. Не то по отношению к Богу, достаточно видеть Его таким, каков Он есть, чтобы стремиться любить Его, для Него нет необходимости пользоваться инстинктом удовольствия, как своего рода приманкой, чтобы привлечь любовь, не заслуживая ее.

Но если это так, то должно сказать, что Адам стремился возлюбить Бога и дела должные не в силу предварительных удовольствий,1 ибо для него достаточно было познания Бога, как своего блага и радости, испытываемой непрестанно при единении с Богом, как необходимого следствия своего блаженства, чтобы привязать его к своему долгу и заставить его действовать более достойным образом, чем если бы его предопределяло к тому предварительное удовольствие. Так что в этом смысле он был вполне свободен, и, быть может, в этом состоянии изображает нам его Священное Писание в словах: «...изначала создал Бог человека и, преподав ему заповеди свои, предоставил его самому себе»,2 т. е. не побуждая его каким-нибудь предварительным удовольствием, но привлекая его к Себе лишь путем полного раскрытия его блага и его долга. Но опыт показал, к позору свободной воли и к славе одного Бога, на какое непостоянство был способен Адам в столь праведном и блаженном состоянии, в каком пребывал он до своего греха.

Нельзя сказать, однако, чтобы Адам стремился к чувственным предметам и пользованию ими в силу отчетливого понимания того, какое отношение они могли иметь к его телу. Ибо если ему нужно было рассмотреть конфигурации частиц какого-нибудь плода, конфигурации всех частей своего тела, отношения между ними, которые являются следствием этих конфигураций, для того чтобы решить, что при теплоте его крови в данную минуту и при тысяче других особенностей его тела этот плод годится ему в пищу, — то очевидно, что его духовная способность была бы всецело поглощена предметами, недостойными даже его внимания, и это было бы довольно бесполезно, потому что одним этим путем человек не поддержал бы своего существования на долгое время.

^{1 См. Пояснения.}