Разыскания истины

III. Итак, раз мед и соль и другие тела природы существенно разнятся одни от других, то, значит, те, которые уверяют, что все различие, существующее между этими телами, заключается не в чем ином, как в различной конфигурации частиц, составляющих их, жестоко ошибаются. Ибо фигура не имеет существенного значения для различных тел, и потому, хотя бы и изменилась фигура тех маленьких частиц, из которых, как воображают, состоит мед, мед останется всегда медом, даже и в том случае, если его частицы примут форму частиц соли. Итак, необходимо должна существовать какая-нибудь субстанция, которая, соединяясь с первоматерией, общей всем различным телам, является причиною существенного различия одних тел от других.

Вот второй шаг, который сделает этот человек, и вот счастливое изобретение субстанциальных форм, этих многочисленных субстанций, которые производят все, что мы видим в природе, хотя они существуют лишь в воображении нашего философа. Но посмотрим, какими свойствами щедро наградит он это создание своего воображения, потому что, без сомнения, он отнимет у всех других субстанций самые существенные их свойства, чтобы придать их ему.

IV. Продолжаем. Так как в каждом теле природы есть две субстанции, составляющие его: одна, общая и меду и соли и всем остальным телам, и другая, являющаяся причиною того, что мед есть мед, а соль есть соль, и все другие тела суть то, что они суть, то, значит, первая субстанция — материя, не заключая в себе противоположности и будучи способна принимать какие угодно формы, должна быть лишена силы и деятельности, потому что ей нет нужды чему-либо противодействовать. Что же касается других субстанций, субстанциальных форм, то они должны обладать свойствами и силами для своей защиты. Они должны быть всегда на страже, чтобы не быть застигнутыми внезапно, они должны постоянно заботиться о сохранении себя, должны стараться распространить свою власть и на соседние вещества и расширить, насколько это возможно, свою область, потому что, если они будут бессильны или недостаточно деятельны, то другие формы овладеют ими и их уничтожат. Итак, они должны всегда бороться, должны питать непримиримую вражду к чуждым формам, которые только и стремятся их уничтожить.

Если же случится одной форме завладеть материей другой, например если форма трупа овладеет телом собаки, то эта последняя форма не должна удовольствоваться тем, что она уничтожит форму собаки, ее ненависть может удовлетвориться лишь полным разрушением всех свойств ее противницы. Тотчас шерсть трупа должна стать так бела, как у молодой твари, его кровь должна стать красною, самого чистого красного цвета, в теле должны проявиться все свойства, присущие их обладательнице, и они должны защищать ее, соответственно той небольшой силе, какою обладают свойства мертвого тела, в свою очередь, долженствующие вскоре погибнуть. Но так как нельзя вечно бороться и все нуждается в покое, то, без сомнения, огню, например, необходимо иметь свой центр, куда он всегда стремится в силу своей легкости и природного влечения, чтобы найти покой, не жечь более, даже отрешиться от своего жара, который здесь на земле ему был нужен лишь для самозащиты.

Вот небольшая доля тех следствий, которые извлекают из этого последнего принципа, принципа существования субстанциальных форм, — следствий, которые мы заставили нашего философа вывести слишком свободно, обыкновенно же другие говорят то же самое, только более серьезно,

Еще бесчисленное множество других следствий постоянно выводят отсюда многие философы, сообразуясь со своим настроением, со своими наклонностями, сообразно бедности или богатству своего воображения, ибо лишь этим они различаются друг от друга.

Мы не останавливаемся здесь на опровержении всех этих химерических субстанций, другие лица достаточно исследовали их. Они достаточно показали, что никогда не было в природе субстанциальных форм, что допущение последних ведет лишь к многочисленным ложным, смешным и даже противоречивым заключениям. Мы удовольствуемся указанием возникновения их в разуме человеческом, указанием, что своим значением в настоящее время они обязаны общему всем людям предрассудку, по которому ощущения находятся в ощущаемых предметах.* Ибо если обдумать с некоторым вниманием сказанное нами относительно того, что для поддержания своей

^{1 Гл. 10, отд. V.}

жизни нам необходимо иметь существенно различающиеся ощущения, — хотя бы впечатления, производимые предметами на наше тело, различались между собою весьма незначительно, — то вполне разъяснится, что совершенно ошибочно из большого различия между ощущениями заключать о подобном же различии между объектами наших чувств.