Разыскания истины

В том жалком состоянии, в каком мы находимся, часто наименее разумные страсти наиболее влекут нас к исследованию истины и больше услаждают нас в трудах, чем страсти, самые праведные и разумные. Так, тщеславие волнует нас гораздо более, чем любовь к истине, и мы постоянно видим, что люди усердно прилежат к учению, если находят кому сообщить свои знания, и, обратно, совершенно бросают занятия, как скоро не находят никого, кто внимал бы им. Смутное представление своего рода славы, которая окружает их в то время, когда они излагают свои воззрения, поддерживает их мужество даже в самых скучных и сухих занятиях. Если же случайность или необходимость заставляют их расстаться с маленьким кружком своих почитателей — их пыл тотчас остывает;

самые основательные науки и те не имеют более прелести для них;

ими овладевает отвращение, скука, тоска, и они все бросают. Тщеславие брало верх над их природною леностью, и леность, в свою очередь, берет верх над любовью к истине; ибо тщеславие противится лености иногда, леность же почти всегда побеждает любовь к истине.

Однако страсть к славе может иметь благую цель; приобретенною известностью можно пользоваться во славу Бога и на пользу другим, и, быть может, некоторым лицам позволительно в известных случаях прибегать к этой страсти, как средству сделать разум внимательнее. Но ею должно пользоваться только тогда, когда разумные страсти, о которых мы говорили выше, недостаточны, и когда по обязанности мы должны заниматься предметами, нам противными. Во-первых, потому, что эта страсть очень опасна для совести; во-вторых, потому, что она незаметно вовлекает нас в вредные занятия, дающие, хотя и блестящие с виду, но далекие от пользы и истины результаты;

наконец, очень трудно бывает управлять ею, и она часто обманывает нас; поэтому, желая просветить свой разум таким путем, рискуют лишь усилить гордость, не только развращающую сердце, но также погружающую разум во мрак, который невозможно рассеять.

Ибо мы должны принять во внимание, что эта страсть возрастает, усиливается и незаметно утверждается в сердце человеческом; когда же она становится достаточно сильной, то вместо того, чтобы помогать разуму в разыскании истины, она поразительно ослепляет его и заставляет даже думать, что вещи таковы, какими он желал бы их видеть.

Несомненно, не было бы стольких ложных изобретений и мнимых открытий, если бы люди не ослеплялись страстным желанием

30«

470

казаться изобретательными. Ибо твердое и упорное убеждение, например, некоторых лиц в том, что они нашли вечное движение или квадратуру круга и удвоение куба путем простой геометрии, очевидно, возникло в них вследствие сильного желания показать, что они сделали то, чего тщетно добивались многие.

Следовательно, лучше поощрять в себе такие страсти, которые чем сильнее, тем полезнее для разыскания истины, и в которых менее страшна крайность, каковы: желание хорошо пользоваться своим разумом; желание избавиться от своих заблуждений и предрассудков; желание быть просвещенным настолько, чтобы управлять собою в том состоянии, в каком мы находимся, и другие подобные им страсти, которые не вовлекают нас в бесполезные занятия и не заставляют составлять слишком поспешные суждения.

Для того, кто научился находить удовольствие в пользовании разумом, кто сознал пользу этого, кто отрешился от сильных страстей и получил отвращение к чувственным удовольствиям, — которые, если слишком предаваться им, всегда бывают властелинами или, вернее, тиранами разума, — нет нужды в других страстях, кроме вышеупомянутых, чтобы стать внимательным к предметам, о которых он хочет размышлять.

Но не таково состояние большинства людей; они находят удовольствие только в том, что трогает чувства; это они понимают и в этом изощрены. Их воображение извращено бесчисленным множеством глубоких отпечатков, вызывающих одни ложные идеи, ибо они принимают близко к сердцу, что подлежит чувствам и воображению, и судят всегда по впечатлению, получаемому от них, т. е. по отношению к ним. Гордость, разврат, ложное чувство долга, тревожное желание создать состояние — желание столь обычное в светских людях — затемняют в них созерцание истины и заглушают чувства благочестия, удаляя их от Бога, который один может просветить нас, как Он один может управлять нами. Ибо мы не можем усиливать наши связи с чувственными вещами, не ослабляя той связи, которую мы имеем с истинами умопостигаемыми, потому что мы не можем быть тесно связаны одновременно с вещами столь различными и столь противоположными.