Разыскания истины

Но трудность состоит в том, чтобы узнать, не имеет ли материя еще каких-нибудь других атрибутов, отличных от протяженности и от тех, которые зависят от нее; так что сама протяженность вовсе не будет существенна для нее и будет предполагать нечто, что для нее будет сущностью и принципом.

1 Если принять это определение слова «сущность», все остальное, безусловно, доказано; если его не принять, то сущность материи сведется к вопросу о названии или, вернее, этот вопрос совсем не может быть поставлен.

295

Многие лица, очень внимательно рассмотрев идею, какую они имели о материи, и все атрибуты, известные в ней, размышляя также над явлениями природы, поскольку это позволяют сила и способность разума, глубоко убедились, что протяженность не предполагает ничего иного в материи или потому, что они не имели отчетливой и отдельной идеи об этой пресловутой вещи, предшествующей протяженности, или потому, что они не видели никакого явления, подтверждающего ее.

Ибо как, для того чтобы убедиться, что в часах нет никакой сущности, отличной от вещества, из которого они сделаны, достаточно знать, как может различное расположение колесиков произвести все движения часов, и затем не иметь никакой отчетливой идеи о том, что могло бы быть причиною этих движений, хотя бы у нас было несколько логических идей, — так точно, раз у этих людей нет отчетливой идеи того, что могло бы быть в материи, если отнять у нее протяженность; раз они не видят никакого атрибута, по которому можно было бы познать это нечто; и раз дана протяженность, даны и все атрибуты, которые мы мыслим принадлежащими материи; раз материя не служит причиною ни одного явления, относительно которого нельзя было бы допустить, что протяженность, различно формованная и различно движимая, может произвести его, — все это убедило их, что протяженность есть сущность материи.

Но как люди не имеют достоверного доказательства того, что в колесиках часов нет некоторого разума или какой-нибудь вновь созданной сущности, так никто не может без особого откровения утверждать, как геометрическое доказательство, что в камне нет ничего, кроме протяженности, различно конфигурованной. Ибо абсолютно возможно, что протяженность будет соединена с чем-нибудь иным, чего мы не постигаем, потому что не имеем о нем идеи; хотя кажется, думать и утверждать это довольно безрассудно, потому что противно рассудку утверждать то, чего не знаешь и не постигаешь.

Тем не менее, если даже предположить, что в материи есть нечто иное, помимо протяженности, это не помешает протяженности быть принятой за ее сущность, согласно только что данному определению этого слова, если осторожно относиться к этой мысли. Ибо, наконец, все существующее в мире, безусловно, необходимо должно быть или бытием, или состоянием какого-нибудь бытия; внимательный ум не может это отрицать. Протяженность же не есть состояние какого-нибудь бытия, следовательно, она есть бытие. Но так как материя не есть нечто составное из нескольких субстанций, как человек, состоящий из тела и духа; так как материя есть лишь одно бытие, то очевидно, материя есть нечто иное, как протяженность.

Чтобы доказать теперь, что протяженность не есть состояние какого-нибудь бытия, но действительно бытие, следует заметить, что нельзя мыслить состояния бытия, не мысля в то же время бытия, состоянием которого оно будет. Нельзя мыслить круглой формы, например, не мысля протяженности, потому что, если состояние бытия есть лишь само бытие известного рода, — круглая форма,

296

например, воска есть лишь сам воск известного образа, — то, очевидно, нельзя мыслить состояния без бытия. Следовательно, если бы протяженность была состоянием какого-нибудь бытия, то нельзя было бы мыслить протяженность без этого бытия, состоянием которого была бы она. Между тем весьма легко мыслится она совсем одна. Итак, она не есть состояние никакого бытия, а следовательно, она есть сама по себе бытие. Так что она составляет сущность материи, потому что материя лишь единое бытие, а не составное из нескольких, как мы это только что сказали.

Но многие философы так привыкли к общим идеям и к логическим сущностям, что разум их более занят ими, чем частными, отчетливыми и физическими идеями. Это ясно из того, что рассуждения их о естественных предметах основываются лишь на логических понятиях действия и силы и на бесчисленном множестве мнимых сущностей, которых они не различают от сущностей действительных. Так что эти люди, находя, что удивительно легко видеть по-своему все, что им угодно, воображают, что они обладают лучшим пониманием, чем другие, и что они отчетливо видят, что протяженность предполагает нечто и есть свойство материи, от которой она даже может быть отнята.