Разыскания истины

Непосредственно за восхищением следуют страсти любви и отвращения. Рассматривая предмет долго, мы необходимо открываем отношения, которые он имеет к нам или к какой-нибудь вещи, которую мы любим. Предмет, который мы любим и с которым, следовательно, мы связаны своею любовью, почти всегда представляется нам так же хорошо, как предмет, которому мы удивляемся в настоящую минуту, а потому наш разум, без труда и без больших рассуждений, делает сравнения, необходимые, чтобы открыть отношение, какое эти предметы имеют друг к другу и к нам, или же его извещают о том предварительные чувства удовольствия и страдания; тогда движение любви, которую мы имеем к самим себе и к любимому предмету, распространяется также на вещь, которой мы удивляемся, если познание или чувство представляют нам выгодным отношение, которое эта вещь имеет непосредственно к нам или какой-нибудь иной вещи, связанной с нами. И это новое движение души или это движение души, иначе определенное, вместе с движением жизненных духов и чувством, сопровождающим новое состояние в мозгу, вызванное этим новым движением духов, есть страсть, называемая здесь любовью.

Но если мы чувствуем некоторое страдание или открываем ясным и очевидным познанием, что связь или отношение к предмету, которому мы удивляемся, невыгодны нам или какой-нибудь вещи, связанной с нами, тогда движение нашей любви к самим себе и к вещи, связанной с нами, сосредоточивается в нас или направляется на эту вещь; оно не следует за созерцанием разума и не распространяется на объект нашего удивления. Движение ко благу вообще, которое творец природы непрестанно сообщает душе, влечет ее лишь к тому, что мы познаем или чувствуем как благое или соответствующее нашей природе, и потому можно сказать, что отказ души приблизиться или соединиться с предметом, нисколько ей не подходящим, будет своего рода произвольным движением, предел которого есть не сущее. И это произвольное движение души, вместе с движением жизненных духов и крови и чувством, сопровождающим новое состояние, вызванное в мозгу движением жизненных духов, есть страсть, которую мы называем здесь отвращением.

444

Эта страсть прямо противоположна любви, но не бывает никогда без любви; она вполне противоположна любви, ибо она разделяет, а любовь соединяет; она имеет пределом своим не сущее, а любовь всегда имеет объектом бытие; она противится природному движению или делает его бесполезным, любовь же отдается ему и делает его победоносным. Но она всегда нераздельна от любви; ибо если рассматривать зло, которое есть ее объект, в смысле лишения блага, тогда избегать зло — значит избегать лишения блага, т. е. стремиться ко благу, так что отвращение к лишению блага есть любовь ко благу. Но если рассматривать зло как страдание, тогда отвращение к страданию не есть отвращение к лишению удовольствия, потому что страдание такое же реальное чувство, как удовольствие, и, следовательно, не есть лишение его; но отвращение к страданию будет отвращением к некоторому внутреннему бедствию, а следовательно, нельзя иметь этого отвращения, не любя себя; наконец, зло можно рассматривать как причину нашего страдания или как то, что лишает нас блага; и тогда отвращение зависит от любви к самим себе или от любви к какой-нибудь вещи, с которой мы желаем быть связанными. Следовательно, любовь и отвращение — это две первоначальные страсти, противоположные одна другой; но любовь есть первая, главная и наиболее универсальная.

Часто в морали различают добродетели или виды любви к ближнему по предметам; но это запутывает истинную идею, какую должно иметь о добродетели; она зависит, главным образом, от цели, которую мы ставим себе; вследствие того мы не поступим подобным образом со страстями; мы не будем различать их здесь по предметам, так как один предмет иногда может вызвать все страсти и десять тысяч предметов могут вызывать одну и ту же страсть; ибо, хотя предметы разнятся между собою, они не всегда разнятся по отношению к нам и не вызывают в нас различные страсти. Обещанный жезл маршала Франции разнится от обещанного епископского посоха; однако оба эти знака отличия вызывают в людях честолюбивых приблизительно одну и ту же страсть, потому что они вызывают в разуме одну и ту же идею блага; но жезл маршала Франции — обещанный, данный, обладаемый, отнятый — вызывает совершенно различные страсти, так как вызывает в разуме различные идеи блага.