Разыскания истины

Во-втоэых, Аристотель говорит, что всякое движение в пространстве совершается по прямой линии, или по круговой, или по составленной из прямой и круговой. Но если Аристотель не хотел размышлять над тем, что он так смело утверждал, он доджен был, по крайней мере, открыть глаза, и тогда он увидел бы, что есть множество разнообразнейших движений, которые не составлены из прямого и кругового; или, вернее, он должен был бы подумать, что движения, составные из прямолинейных движений, могут быть бесконечно разнообразны, если допустить, что скорость составляющих движений может увеличиваться и уменьшаться бесконечно разнообразными способами, как оно явствует из сказанного выше.' «Существуют, — говорит он, — только эти два простых движениям прямое и круговое; следовательно, все движения суть составные из них». Но он ошибается: круговое движение — движение не простое; его нельзя мыслить, не мысля о точке, к которой имеет отношение скорее движущееся тело, чем само движение, а все, что содержит некоторое отношение, относительно, а не просто. Если же определить простое движение так, как должно его определять, т. е. как движение, стремящееся всегда к одной и той же точке, то круговое движение представится бесконечно сложным, ибо все касательные к круговой линии направляются к различным точкам. Круг можно определить отношением его к центру; но судить о простоте кругового движения по отношению к точке, к которой движение не имеет никакого отношения, было бы заблуждением уж слишком грубым.

В-третьих, он говорит, что все простые движения трояки: одни — от центра; другие — к центру; третьи — вокруг центра. Но, как

I Глава 40.

524

уже сказано, неверно называть последнее движение простым. Точно так же неверно и то, что нет иных простых движений, кроме движений снизу вверх и сверху вниз; ибо все движения по прямой линии суть простые, безразлично, приближаются ли они или удаляются от полюсов или какой иной точки. «Всякое тело, — говорит Аристотель, — имеет три измерения; следовательно, движение всех тел должно состоять из трех простых движений. Какое отношение, однако, можно усмотреть между тем или иным простым движением и измерениями?! Всякое тело имеет три измерения, но ни одно тело не обладает движением, составным из этих простых движений».

В-четвертых, Аристотель предполагает, что тела бывают или простые, или сложные. Простыми он называет тела, имеющие в себе некоторую силу, которая двигает ими, — таковы огонь, земля и т. п.; тела же сложные получают свое движение от тел, составляющих их. Но в этом смысле нет вовсе простых тел, ибо нет тел, которые имеют в себе какое-то начало своего движения; нет и тел сложных, потому что сложные предполагают простые, а их не существует. Итак, вовсе нет тел. Какая дикая мысль определяет простоту тел их способностью двигаться! Какие отчетливые идеи можем мы связать со словами «простые тела» и «сложные тела», если простые тела определяются их отношением к мнимой способности самодвижения? Посмотрим, впрочем, какие следствия выводит Аристотель из этих принципов. Круговое движение есть движение простое; небо совершает круговое движение; следовательно, его движение простое. Простое же движение может принадлежать только простому телу, т. е. телу, движущемуся своими собственными силами; следовательно, небо есть простое тело, отличное, однако, от четырех элементов, которые движутся по прямым линиям. Ясно, что все это рассуждение основано на ложных и нелепых положениях. Рассмотрим другие доводы Аристотеля, ибо он приводит множество неудачных доказательств для подтверждения столь ложной и бесполезной вещи.

Во втором доводе, который он приводит в пользу своего доказательства того, что небо есть простое тело, отличное от четырех элементов, предполагается, что есть двоякого рода движения: движение природное и движение противное природе, или насильственное. Однако для всех людей, судящих о вещах на основании ясных идей, очевидно, что если тела не имеют в себе природы движения или начала своего движения, как это думает Аристотель, то не может быть и движения насильственного или противного природе. Для всех тел безразлично, быть ли движимыми или не быть, двигаться в ту сторону или в иную. Но Аристотель судит о вещах по впечатлениям чувств и потому воображает, что тела, которые всегда принимают известное положение относительно других тел в силу законов передачи движения, принимают его сами собою, потому что оно им удобнее и более соответствует их природе. И вот как рассуждает Аристотель.

525