Разыскания истины

В четвертой главе он хочет доказать, что круговое движение не имеет обратного себе. Однако несомненно, что движение с востока на запад обратное движению с запада на восток.

В пятой главе он доказывает, что тела не могут быть бесконечны;

доказательство его очень слабо, потому что он выводит его из движения простых тел. На самом же деле, ничто не препятствует тому, чтобы над его первым двигателем была еще протяженность, и протяженность без движения.

В шестой главе он тщетно старается доказать, что элементы не бесконечны; ведь это и не подлежит сомнению для тех, кто, подобно ему, предполагает, что элементы ограничиваются небом, окружаю

527

щим их. Но он становится прямо смешон, когда думает доказать это тяжестью и легкостью элементов. «Если бы элементы были бесконечны, — говорит он, — то существовали бы бесконечная тяжесть и бесконечная легкость, а это немыслимо...». Кто хочет узнать обстоятельное доказательство Аристотеля, пусть прочтет его в его сочинениях, Я же нахожу напрасною тратою времени останавливаться на нем.

В седьмой главе Аристотель продолжает доказывать, что тела не бесконечны, и в первом доказательстве предполагает, что всякое тело необходимо находится в движении, чего он, впрочем, не доказывает и что не может быть доказано.

В восьмой главе он утверждает, что не существует нескольких однородных миров, и приводит следующий смешной довод: если бы существовала еще иная земля, помимо той, на которой мы живем, то эта земля, будучи по природе тяжелою, упала бы на нашу землю, ибо наша земля есть центр, куда должны падать все тяжелые тела. Откуда он мог заимствовать этот довод, как не из своих чувств?

В девятой главе он доказывает невозможность существования нескольких миров: если бы над небом было какое-нибудь иное тело, оно было бы или простым, или сложным, в состоянии или природном, или насильственном, а это невозможно в силу оснований, выведенных им из трех родов движений, о которых уже было говорено.

В десятой — он утверждает, что мир вечен, так как невозможно, чтобы он начал существовать, и что он существует всегда, ибо мы видим, что все, что возникает, портится со временем. Последнее он узнал через свои чувства. Но кто сказал ему, что мир будет существовать вечно?

Одиннадцатую главу он посвящает объяснению, что надо понимать под нетленным, как будто можно опасаться двойственности значения и будто объяснение его очень важно. Однако термин «нетленный» настолько ясен сам по себе, что Аристотель вовсе и не старается объяснить, как он его понимает и как следует его понимать. Лучше было бы, если бы он определил множество других терминов, которые он употребляет и которые вызывают одни чувственные идеи; тогда, по крайней мере, можно было бы научиться хоть чему-нибудь из его сочинений.

И наконец, в последней главе первой книги «О небе» он старается доказать, что мир нетленен, опираясь на невозможность, чтобы мир начал существовать, а также на то, что он существует вечно. «Все вещи, — говорит он, — существуют в продолжении конечного или бесконечного времени. То, что не бесконечно лишь в одном смысле, не есть ни конечное, ни бесконечное. Следовательно, ничто не может существовать подобным образом».

Вот как рассуждает царь философов и гений природы. Вместо того чтобы посредством ясных и отчетливых идей указать истинную причину явлений природы, он устанавливает языческую философию

528

на ложных и смутных идеях чувств или на идеях слишком общих, чтобы быть полезными при разыскании истины.

Я не порицаю здесь Аристотеля за его незнание того, что Бог сотворил мир во времени, чтобы показать свое могущество и зависимость тварей, и что Он никогда не уничтожит его, чтобы знали, что Он неизменен и никогда не раскаивается в Своих намерениях. Но, мне думается, я вправе порицать Аристотеля за то, что в пользу своего положения: мир существует от века, он приводит доводы, не имеющие никакой силы. Если его взгляды иногда заслуживают извинения, то доводы, которые он приводит в вопросах, заключающих некоторую трудность, вовсе неизвинительны. Благодаря всему сказанному мною выше, читатель, быть может, уже убедился в этом, хотя я далеко не привел всех заблуждений, встречающихся в книге, из которой я заимствовал их, и хотя я старался передавать его яснее, чем это обыкновенно делается.

Чтобы читатель, однако, вполне проникся убеждением, что этот гений природы никогда не откроет нам ни ее тайн, ни ее пружин, мне надо показать, что принципы, на основании которых рассуждает этот философ, объясняя явления природы, не имеют никакой основательности.