Разыскания истины

Но это не относится к цветам. По большей части они не могут повредить внутренней части глаза, где сосредоточиваются, а потому нам бесполезно знать, что их изображения там получаются. Эти цвета нам необходимы только для того, чтобы иметь более отчетливое представление о предметах, поэтому-то наши чувства заставляют нас приписывать их только предметам. Итак, суждения, к каким приводят нас наши чувства, очень верны, если их рассматривать по отношению к сохранению нашей жизни; но вообще они совершенно нелепы и крайне далеки от истины, как мы это отчасти уже видели и увидим еще лучше впоследствии.

ГЛАВА XIII

I. О природе ощущений. — II. Мы их знаем лучше, чем думаем. — III. Возражение и ответ на него. — IV. Почему мы воображаем, что не знаем ничего о своих ощущениях. — V. Ошибочно думать, что одни и те же предметы вызывают во всех людях одинаковые ощущения. — VI. Возражение и ответ на него.

I. Третий акт, входящий в каждое наше ощущение, или то, что мы чувствуем, например, стоя у огня, есть модификация нашей души соответственно тому, что происходит в теле, с которым она связана. Эта модификация приятна, если происходящее в теле способно содействовать циркуляции крови и другим функциям жизни: ее обозначают неточным словом «теплота»; эта модификация тягостна и совершенно отлична от первой, если происходящее в теле способно повредить ему или обжечь его, т. е. если движения, происходящие в теле, способны порвать в нем некоторые фибры;

эта модификация называется обыкновенно болью или ожогом; таковы и остальные ощущения. Однако изложим обычные воззрения на этот предмет.

II. Первое заблуждение заключается в убеждении, что наши ощущения нам совершенно неизвестны. Постоянно встречается масса людей, которые много трудятся над вопросом, что такое страдание, удовольствие и другие ощущения; они не согласны с тем, что ощущения существуют только в душе и представляют собою лишь ее модификации. Правда, подобные люди достойны удивления, так как они хотят открыть то, чего они не могут не знать; ведь человек не может совершенно не знать, что такое боль, раз он ее чувствует.

108

Человек, например, обжегший руку, очень хорошо отличает боль, ощущаемую им, от света, цвета, звука, запаха, вкуса, удовольствия и от всякой иной боли, чем та, которую он чувствует; он прекрасно отличает ее от восхищения, желания, любви; отличает от четырехугольника, круга, движения, — словом, признает ее весьма отличной от всего, что только не есть боль, ощущаемая им. И я очень хотел бы знать: каким образом этот человек, если бы он не имел никакого понятия об этой боли, мог бы знать с очевидностью и достоверностью, что чувствуемое им не будет ничем названным выше?

Итак, нам некоторым образом известно то, что мы чувствуем непосредственно, когда видим цвета, или имеем какое-нибудь другое ощущение; несомненно даже, что если бы мы этого не знали, то мы не знали бы и никакого чувственного предмета; ибо, очевидно, мы не могли бы отличить, например, воды от вина, если бы мы не знали, что ощущения, получаемые от одного, различаются от ощущений, получаемых от другого; то же относится ко всему, что мы познаем чувствами.

III. Правда, если будут настаивать и требовать от меня, чтобы я объяснил, что же такое боль, удовольствие, цвет и т. п., то я не смогу сделать этого, как следует, словами, но отсюда еще не следует, чтобы при виде цвета или при ожоге я не знал бы, по крайней мере, что я действительно чувствую.

Причина же, почему все ощущения вообще не могут быть хорошо выражены словами, как все остальное, та, что вполне зависит от воли людей обозначить идеи вещей какими им угодно именами: они могут назвать небо Ураном, Шамаим и т. д., подобно грекам и евреям; но они не в состоянии связать произвольно свои ощущения со словами, ни даже с чем бы то ни было. Они не увидят цвета, когда им говорят о нем, если не откроют глаз; они не ощутят вкуса, если не произойдет некоторого изменения в положении фибр их языка и мозга. Словом, все ощущения вообще не зависят от воли людей, и лишь Тот, Кто создал людей, поддерживает в них это взаимное соответствие между модификациями их души и модификациями их тела. Поэтому если бы кто-нибудь захотел, чтобы я дал ему представление о тепле или цвете, то я не мог бы сделать этого при помощи слов, мне нужно было бы сообщить его органам чувств те движения, которые по природе связаны с этими ощущениями;

мне пришлось бы, например, подвести его к огню или показать ему картины.

Вот почему слепым невозможно дать ни малейшего представления о том, что мы понимаем под красным, зеленым, желтым и т. п. Ибо, когда у слушающего нет тех же идей, как у говорящего, они не поймут друг друга; цвета же не имеют связи со звуками слов или с движением ушного нерва, а связаны с движением зрительного нерва, и, очевидно, нельзя слепых заставить представить их, потому что их зрительный нерв не может быть приведен в колебание окрашенными предметами.

109