Прочтите Тертуллиана, и вы увидите очень много подтверждений моим словам, потому что он сам разделяет это воззрение вместе со многими писателями, на которых ссылается. Доказательство — он пытается в сочинении
Итак, душа настолько слепа, что она не признает самой себя и не видит, что ее собственные ощущения принадлежат ей; но чтобы разъяснить это, следует различать в душе три рода ощущений:
одни — сильные и яркие, другие — слабые и бледные и, наконец, средние между теми и другими.
IV. Ощущения сильные и резкие суть те, которые поражают и возбуждают душу с некоторою силою, потому что они ей или очень приятны, или очень неприятны; таковы: боль, щекотание, сильный холод, сильный жар и вообще все ощущения, которые не только
' Авг. Письмо 157.
104
оставляют следы в мозгу, но сопровождаются еще некоторым движением жизненных духов к внутренним частям тела, т. е. движениями, способными вызвать страсти, как это мы объясним в другом
месте.
Ощущения слабые и бледные суть те, которые очень незначительно действуют на душу и не бывают ей ни слишком приятны, ни неприятны, например: неяркий свет, все цвета, обыкновенные и довольно слабые звуки и т. п.
Наконец, я называю средними между сильными и слабыми ощущениями такие ощущения, которые умеренно действуют на душу, как например яркий свет, резкий звук и т. п. Но нужно заметить, что ощущение слабое и бледное может стать средним и, наконец, сильным и ярким. Световое ощущение, например, будет слабым, когда факел гаснет или находится на большом расстоянии от нас;
но это ощущение, если значительно приблизить факел, станет средним по силе, и, наконец, оно станет очень сильным и ярким, если поднести факел к самым глазам; в этом случае его свет ослепит нас так же, как при взгляде на солнце нас ослепляет солнечный свет. Итак, световое ощущение может быть сильным, слабым или средним, смотря по различным степеням его.
V. Вот те суждения, какие душа составляет об этих трех видах ощущений, и по ним мы видим, что почти всегда она слепо следует чувственным впечатлениям или непроизвольным суждениям чувств и что она любит, так сказать, всецело отдаваться рассматриваемым предметам, наделяя их всем тем, что она сама привносит в них.
Первые из этих ощущений настолько сильны и настолько действуют на душу, что она почти не может не признать, что они, некоторым образом, принадлежат ей; таким образом, она не только относит их к находящимся налицо предметам, но думает также, что они находятся и в членах ее тела, которое она рассматривает как часть самой себя. Так, например, душа решает, что холод и тепло находятся не только во льду и огне, но и в ее собственных руках.
Что касается слабых ощущений, то они так незначительно действуют на душу, что она не верит, чтобы они могли принадлежать ей, находиться в ней самой и даже в ее собственном теле; она думает, что они находятся только в предметах. Поэтому-то свою душу и свои собственные глаза мы лишаем света и цветов и украшаем ими внешние предметы, хотя рассудок говорит нам, что они не входят в нашу идею материи, а опыт показывает нам, что мы имеем такое же основание считать их находящимися в наших глазах, как и в предметах, потому что мы видим их так же хорошо в глазу, как и в предметах, что я и доказывал опытом с бычачьим глазом, помещенным в скважине ставни.
Причина же, по которой все люди сначала не сознают, что цвет, вкус, запах и все остальные ощущения суть модификации их
души, есть полное отсутствие у них ясной идеи о своей душе, ибо, когда мы познаем какую-нибудь вещь посредством идеи, представляющей105
ее, мы познаем ясно и все модификации, какие она может иметь. Все люди согласны в том, что круглая форма, например, есть модификация протяженности, потому что все познают протяженность посредством ясной идеи, представляющей ее.' Познавая же свою душу не посредством ее идеи, как это я объясню в своем месте, но лишь внутренним чувством, какое имеем о ней, мы узнаем только рассуждением, а не простым зрением, будут ли белизна, свет, цвета и остальные слабые и бледные ощущения модификациями нашей души или нет. Но что касается сильных ощущений, как например страдания и удовольствия, то мы легко решаем, что они находятся в нас самих, ибо мы прекрасно чувствуем, что они действуют на нас, и нам нет нужды обращаться к их идеям, чтобы узнать об их принадлежности нам.