Разыскания о начале Руси. Вместо введения в русскую историю

Известно, что деятельность Кирилла и Мефодия и происхождение славянского письма представляют поприще, на котором пробовали свои силы многие славянские и некоторые немецкие ученые. Вопрос этот имеет весьма богатую литературу; напомним только труды: Шлёцера, Добровского, Клайдовича, Венелина, Шафарика, архимандрита Макария, епископа Филарета, отца Горского, Копитара, Миклошича, Шлейхера, Ваттенбаха, Палаузова, В.И. Григоровича и И.И. Срезневского. Почти все эти предшествовавшие труды нашли себе тщательную оценку в упомянутом выше сочинении О.М. Бодянского «О времени происхождения славянских письмен» (М., 1855). Но и после этой книги разработка вопроса не прекратилась; напротив, он оживился и обогатился новыми трудами. Кроме сочинения Дюммлера, появившегося почти одновременно с книгой Бодянского (Die pannonische Legende vom heiligen Mthodius в Archiv fur Kunde osterreichischer Geschichts – Quellen. Vien. 1854), укажу на Гануша (Zur slavischen Runen-Frage. Ibid. 1857), Гинцеля (Geschichte der Slaven Apostel. Leitmeritz. 1857), Рачкого (Viek i djelovanje sv. Cyrilla i Methoda. U Zagrebu 1859), Викторова («Последнее мнение Шафарика о глаголице» 1859–1861 гг. и «Кирилл и Мефодий» 1865 г.), П. Лавровского (Кирилл и Мефодий. Харьков, 1863), Срезневского («Древние памятники письма и языка юго-западных славян» в Христиан, древ. Прохорова. 1864), Лежера (Cyrille et Methode. Paris. 1868) и Бильбасова (Кирилл и Мефодий. 1868–1871).

Казалось бы, что можно прибавить к столь подробной и многосторонней обработке предмета? Но в том-то и дело, что, несмотря на эту обработку, уже само разнообразие мнений говорит, что вопрос все еще далек от положительного решения. Следовательно, в нем самом, то есть в его постановке или в его исходных пунктах, заключались условия, не благоприятствующие его разрешению. Мы думаем, что эти условия прежде всего суть легендарный элемент, от которого наука все еще не могла вполне освободиться. Исследователи по большей части шли от изобретения письмен Кириллом и Мефодием и пытались определить: какое письмо изобретено прежде, глагольское или кирилловское? Мы думаем, исходные пункты будут ближе к истине, если примем положение, что обе азбуки существовали до времен солунскнх братьев и возникли независимо друг от друга, хотя и могли оказывать потом взаимное влияние[140]. Повторяем, наука доселе слишком мало обращала внимания на известие Константинова жития о славянских письменах, найденных в Корсуни. Очень вероятно, что это восточнославянское письмо заключало в себе ту азбуку, которая впоследствии была названа кириллицей; она, вместе с начатками переводов, была принесена Кириллом и Мефодием в Моравию, трудами их учеников и преемников утверждена в Болгарии, откуда вытеснила западнославянское письмо, или глаголицу, существовавшую у дунайских славян. Надеемся, что нашим мнением не умаляются заслуги солунских братьев. Бесспорно, им принадлежит честь лучшего устроения и приспособления восточнославянской азбуки к потребностям крещеного славянского мира, а также ее утверждение и распространение посредством дальнейших переводов Священного Писания и деятельного размножения его списков. Уже само появление легенд, относящих к их деятельности все начало славянской письменности, показывает, что они действительно совершили великие подвиги на этом поприще и произвели значительный переворот в этом деле.

Далее, филологи, занимавшиеся вопросом о славянских письменах, повторяем, и не могли прийти к удовлетворительному разрешению этого вопроса уже вследствие неверного представления о народностях болгарской и русской. Большинство их считало эти народности чуждыми славянскому миру и еще менее подозревало присутствие чистого славяно-болгарского элемента, притом элемента христианского, в Крыму по соседству с Корсунью, в эпоху пребывания там Константина и Мефодия. Вот новое доказательство тому, в какой тесной связи находится филология и история при разрешении подобных вопросов. Как бы ни была тщательна филологическая разработка предмета, но если к ней присоединились неверные исторические положения, то и выводы ее никогда не достигнут надлежащей ясности. Мы далеки от притязания решить положительно вопрос о происхождении славянских письмен и о взаимном отношении двух славянских азбук; но смеем надеяться, что добытые нами выводы, относительно народности и разных ветвей великого болгарского племени, могут принести свою долю участия в решении помянутого вопроса.

IX Вывод о времени русского владычества в Черной Болгарии. – Известия о руси в житиях святого Георгия и святого Стефана. – Свидетельство Таврического анонима и его предполагаемое отношение к Игорю. – Таматарха

Из всего предыдущего выводим, что тесные связи черных болгар с руссами или азовско-днепровскими роксаланами начались приблизительно в первой половине IX в.