Разыскания о начале Руси. Вместо введения в русскую историю

Возьмем известный рассказ об осаде Белгорода печенегами; причем жители, по совету мудрого старца, наливают в одну яму кисель, в другую медовую сыту и таким образом обманывают печенегов, которые надеялись взять их голодом. Г. Костомаров полагает, что в этом рассказе выразилось русское мнение о печенегах как о глупом народе. Но подобный рассказ принадлежит к тем легендарным мотивам, которые встречаются не только у новых, но и у древних народов. Так, Геродот в первой книге рассказывает о войне лидийского царя Алиата с городом Милетом; жители Милета, по совету Фразибула, собрали весь свой хлеб на площадь, и когда в город прибыл лидийский посол, то нашел граждан предававшимися на площади пиршеству и веселию. Следствие было то же самое: потеряв надежду взять Милет голодом, Алиат заключил мир. Нечто подобное встречаем мы в истории византийской. В конце X в. мятежный полководец Варда Склир, между прочим, осадил город Никею и хотел взять ее голодом. Мануил Комнин, начальник гарнизона, велел наполнить хлебные магазины песком, а сверху покрыть его мукой; потом показал их одному пленнику и отпустил его, поручив сказать Склиру, что тот напрасно надеется принудить к сдаче город, снабженный хлебом более чем на два года. И этой хитростью Комнин добился свободного пропуска вместе с гарнизоном (см. у Le Beau. VII. 416).

Вообще в русской летописи можно отыскать сходные черты заимствования из византийской письменности в большей степени, чем до сих пор полагалось.

Например, бросается в глаза известие нашей летописи, что Святослав взял на Дунае 80 городов. Почему же восемьдесят, ни более ни менее? Я полагаю, это число несколько объяснится, если сопоставить его с известием Прокопия о том, что Юстиниан построил вдоль дунайской границы 80 крепостей. Это число восьмидесяти дунайских городов, конечно, не раз повторялось у византийских и болгарских писателей. До какой степени наша начальная летопись была в зависимости от византийских хронографов, показывают походы руссов в Каспийское море. О них говорят арабы, а византийцы не упоминают, и русские летописцы ровно ничего не знают об этих походах, хотя по времени они были ближе к эпохе летописцев, чем предприятие 865 г. и сказочный поход Олега. Так мало домашних сведений имели наши летописцы даже о X в.![61]

Теперь обращу внимание на сказочный поход Олега под Константинополь на 2000 кораблях. Рассказ о нем по наружности имеет все признаки народного предания. Г. Костомаров видит в нем даже следы песенного склада; числа сорок (по 40 человек на корабле) и двенадцать (по 12 гривен на ключ) суть обычная в наших песнях и сказках. Но откуда же взялось 2000 кораблей? Мы позволим себе сблизить эту легенду с греко-латинскими известиями о знаменитом походе скифов из стран Меотийских в Геллеспонт и Эгейское море, во второй половине III в. (Зосим, Синкел, Аммиан, Иордан). Варвары (по одним просто скифы, по другим готы, по третьим Герулы) разграбили многие города Греции, Фракии и Малой Азии и, между прочим, разрушили известный храм Дианы Эфесской. Подробности этого нашествия передаются разнообразно; некоторые писатели (например, Зосим) даже говорят не об одном, а об нескольких подобных походах; но замечательно, что число скифских кораблей определялось именно в 2000, о чем свидетельствует Аммиан. Итак, мы вправе предположить, что в нашем сказании о походе Олега скрывается историческая основа, занесенная путем книжным и вплетенная в народную легенду по поводу совершенно другой эпохи. Предположение свое мы можем подкрепить еще следующим сближением. По словам летописи, греки, испуганные приготовлениями Олега к приступу, предложили дань и вынесли ему брашно и вино, но Олег не принял последнего, ибо оно было приготовлено с отравой. «Это не Олег (сказали греки), а сам святой Димитрий, посланный на нас от Бога». Что это за сравнение Олега с святым Димитрием? – спросим мы. Почему Димитрий, а не Георгий или иной святой? Ключ к разгадке дает нам также Аммиан Марцеллин; он рассказывает, что во время упомянутого нашествия скифы между прочим осаждали и город Фессалонику, то есть Солунь. А известно, что в Солуни местночтимый святой был Димитрий. Очень может быть, что составилась местная солунская легенда о нашествии варваров «в дву тысячах кораблях». Святой Димитрий также занесен в легенду; ибо она, конечно, не затруднилась тем, что Димитрий жил немного позднее нашествия. А так как в Солунской области, в последующую эпоху, обитало много болгарских славян, то, вероятно, солунская легенда вошла и в болгарские переводные сборники, откуда с разными изменениями и переделками перешла и к нам[62].

Мы, конечно, не отрицаем элемента народных преданий в русской начальной летописи о временах доярославовых; но думаем, что в настоящее время очень трудно провести границу между этими преданиями и собственными измышлениями наших старинных книжников, воспитавшихся под влиянием византийской письменности (переводной или оригинальной, это все равно).