Разыскания о начале Руси. Вместо введения в русскую историю

Мы заметили, что до XIII в. ни одно произведение, кроме летописи, не упоминает о призвании Рюрика с братьями, а главное, не смешивает русь с варягами. Для исторической критики важно именно последнее обстоятельство: вся норманнская система, как известно, построена на этом смешении, то есть на искажении первоначальной летописной редакции; без этого искажения басня о призвании варягов рушится сама собой. В эпоху дотатарскую мы можем указать только одного писателя, у которого встречается намек на смешение варягов с русью. Это Симон, епископ Владимирский, который в своем послании к Поликарпу говорит по поводу Леонтия Ростовского: «И се третий гражданин небесный бысть Рускаго мира, с онема Варягома венчався от Христа, его же ради убиен бысть». Ясно, что он двух киевских мучеников считает варягами и в то же время относит их к Русскому миру. Неверное представление об этих мучениках как о варягах было нами указано выше. В словах Симона очевидно слышится знакомство с Повестью временных лет, но, конечно, уже не в ее первоначальной редакции. В произведениях XII в. (не говорим уже об XI), повторяем, кроме летописи, нигде нет намека на какое-либо тождество руси и варягов: искаженная редакция летописного сказания о варягах еще не была известна людям книжно образованным. Послание Симона к Поликарпу написано около 20-х гг. XIII в. По этому поводу вновь утверждаем, что в самой летописи смешение варягов с русью по всем признакам произошло не ранее как во второй половине XII в., и произошло от невежественных списателей и сокращателей[63]. Но и в XIII в. искажение это проникло не во все списки летописи; как то доказывают: упомянутый выше летописец патриарха Никифора, написанный в Новгороде в конце XIII в., отрывок Иоакимовой летописи, основанный на не дошедшем до нас начале новогородского же летописца, и указанные мной польские историки Длугош и Стрыйковский, имевшие под рукой древние юго-западные списки нашей летописи. Любопытно, что приведенный сейчас первый намек на смешение руси с варягами мы встречаем на северо-востоке России во Владимире на Клязьме. Любопытно, что Симон после упоминания о мучениках-варягах немного ниже, по поводу печерских постриженников, ссылается на «стараго летописца Ростовскаго». А этот летописец едва ли не был Ростовский список все той же Киевской летописи. Предлагаем вопрос: искаженная редакция, смешавшая русь с варягами, не утвердилась ли именно в той группе списков, которые распространились преимущественно в Северо-Восточной России?

Прежде нежели в достаточной степени были изучены и проверены источники, прежде нежели восстановлены и освещены факты действительно исторические, русская историческая литература уже была богата разными теориями и системами для объяснения нашего древнейшего периода. Рядом с системами норманнской, славяно-балтийской, угро-хазарской и пр.[64] возникали теории быта родового, дружинного, общинного или вечевого, вотчинного и т. п. Зачем прибавлять к ним еще теорию (если можно так выразиться) дружинно-разбойничью? Появление дикой, наезднической шайки в среде оседлого, земледельческого населения и развитие из нее, как из зерна, государственной жизни – эта теория была бы еще более искусственна, чем предыдущая. Русское государство так же, как и все другие, произошло из борьбы племен и народов между собой. На данном пространстве из массы одноплеменных и разноплеменных элементов выделяется наиболее воинственный, наиболее способный к единению народ, который постепенно подчиняет себе соседей и распространяет свое господство обыкновенно до тех пределов, где встречаются или естественные преграды, или не менее сильные народы. Подчинение племен господствующему народу или его вождям, конечно, выражалось данью; но эта дань есть не что иное, как первобытная форма тех податей и повинностей, без которых не существует ни одно благоустроенное общество. Господствующее племя (из которого главным образом составлялись княжеские дружины) собирало дани не совсем даром: оно, в свою очередь, сторожило, чтобы никакой посторонний народ не грабил и не собирал даней в тех же местах; а вместе с тем оно вносило в страну кое-какой суд и кое-какой порядок, то есть начала гражданской организации. Иногда господство одного народа вытеснялось господством другого, более сильного соседа; а этот, в свою очередь, бывал угнетен иным нашествием или побежден восставшим племенем, которое вновь усиливалось и опять брало верх над своими соседями. Так именно и было на Руси в течение целого ряда веков, которые предшествовали временам более историческим.