Разыскания о жизни и творчестве А.Ф. Лосева

«И куда не пойду, везде ощущаю какую-то тайную надежду на что-то большое и чудное, и везде вижу тебя, твой тонкий и высокий стан, твою измученную, чуткую душу. И этот мост с дырками и вечным корявым, нелепым железом, которое все еще лежит там ни к селу ни к городу, и это толстое неуклюжее бревно, которое мы с тобою так-таки и не перепилили, и это озеро, и эти погашенные зеленые тона лесных ландшафтов, и эти баночки, и эти две бутылки керосину, и эти гудки „тю-тю-тю-тю-тю“ — всё, всё, вся Медвежка наполнена тобою, звучит тобою, и куда ни пойду, везде вижу твой ласковый, улыбчивый лик и чую твою ласку, твою нежную, и вечную, и веселую, и трепетную ласку»… ⁷

В архиве Лосева сохранилось еще немало писем, которые до сих пор не публиковались. Они уходили отсюда, из домика в Арнольдовском поселке с видом на гору Дивью, когда чета Лосевых (сначала оба супруга, потом только Валентина Михайловна) еще носила мету з/к, то есть состояла в рядах многочисленных заключенных каналоармейцев ⁸. До освобождения предстояло еще многое претерпеть. Корреспонденция адресовалась на улицу Коминтерна (бывшую Воздвиженку), дом 13, квартиру 12, в тот самый родной московский дом, где оставались милые старики — родители Валентины Михайловны. Эти красноречивые документы эпохи, полные драгоценных бытовых частностей и хранящие свидетельства общей для многих драмы ГУЛАГа приводятся далее в качестве приложения. Здесь отобраны те письма, в которых так или иначе упоминается домик у горы Дивьей. Мы позволили себе снабдить их рядом примечаний для разъяснения тех или иных реалий, в них упоминающихся. Но одну мысль, важную особенно для молодой читательской аудитории, хотелось бы подчеркнуть прямо сейчас. Дело в том, что при чтении медвежьегорских посланий кому-то может померещиться едва ли не идиллическая картинка — как хорошо, мол, устроились Лосевы. Хорошо — понятие слишком относительное. Не нужно забывать, что авторы писем еще совсем недавно томились в концлагере, а потому самые пустяковые признаки обретенной (опять-таки, относительной) свободы казались им едва ли не свидетельствами рая на земле. Письма, кроме того, адресовались пожилым и ранимым людям, которые печалились о судьбе своих детей — повернется ли рука писать им всю правду. Да и запрещено было излагать эту самую правду, т. е. раскрывать реальные условия жизни строителей Беломорканала под недреманной заботой карательных органов. Письма проходили цензуру. Наконец, неплохо бы задуматься и над тем фактом, каково было жить тогда на воле, если керосин и молоко удавалось покупать только в закрытом распределителе Белбалтлага (Медвежьегорское отделение которого считалось самым привилегированным во всем ГУЛАГе), а продуктовые посылки впору было слать в полуголодную Москву, уделяя долю из пайка строителя. Печальны эти разъясняющие подробности, однако, увы, необходимые.

Письма Лосевых к М.В. Соколову и Т.Е. Соколовой из Арнольдовского поселка

1.

6 октября 1932 г.

Милые, родные, ненаглядные наши мама и папа, целуем Вас несчетное число раз. Мы живы, здоровы, живем все в той же хибарке, где жили с папой, когда он приезжал на свидание. Сегодня получили от начальника строительства разрешение на совместное проживание на частной квартире. Боимся, что зимой в той избушке-бане будет холодновато и сыро, ищем комнату потеплее. Родные, надеемся, что Вы теперь, после приезда мамы летом и папы осенью, стали спокойнее за нас; работаем по-прежнему. Из вещей ничего не посылайте пока. Ал. Фед. получил теплую ватную телогрейку здесь и теплые брюки. У меня тоже все есть. Только вот, если платье мне из шерстянки, которую папа привез. Из съестного немного не хватает жиров. Это уж я такая ненаедная. Если пришлете немного масла и манной крупы — спасибо скажем, я особенно. Если масло дорого, а сало дешевле, то я ем и сало теперь. Желудок поправился, оказывается могу есть сало. Долго не писали, все ждали, как выяснится с нашей дальнейшей жизнью. Привет всем знакомым, кто помнит. Портянки и проч. все получили. Спасибо. Как мама? Не собирается ли на свидание? Да далеко ехать. Может поближе когда-нибудь будем. Тогда уж что ли? Как Ваши дела и хлопоты? Берегите себя, не волнуйтесь, не беспокойтесь о нас. Теперь мы вместе.

Если трудно Вам с деньгами, то ничего не присылайте. Рояль хорошо бы продать. Вам было бы легче, да и место не занималось бы. Нам денег пока не надо, но недели через две-три можно бы послать рублей по 15 на меня и на Алешу. Адрес наш прежний: Медвежья гора Мурм. ж.д. Белбалтлаг 1-ый лагерь женрота мне.

Валя.

2.

[середина октября 1932 г.] ¹

Милые, родные мама и папа, что же это от Вас ничего нет. Только одну открытку получили после нашего приезда и больше ничего. Очень беспокоимся.