Разыскания о жизни и творчестве А.Ф. Лосева

⁵Лосев А.Ф. Письма // Вопросы философии. 1989. № 7. С. 153.

⁶Лосев А.Ф. Диалектика мифа // В кн.: Лосев А.Ф. Из ранних произведений. М., 1990. С. 405. Здесь творческий темперамент и писательское мастерство Лосева особенно проявились на ниве «отрицательной» поэтики, каковая заслуживает специального и наверняка поучительного исследования. А термин «дыра», с которого это исследование естественно было бы начать, самым серьезным образом обрел к концу века новое (положительное) содержание в ходе развития именно общей теории относительности: теорией сначала было предсказано явление неограниченного гравитационного сжатия массивных космических тел, а затем удачным подбором названия «эффект черной дыры», закрепившимся за явлением, ею сразу и отвоевана очередная территория у «абсолютного ничто» и занята определенная ниша в массовом, популярном сознании.

⁷ Античный космос и современная наука. С. 21.

⁸ Там же. С. 194, 197, 198.

⁹Уилер Дж. Гравитация, нейтрино и Вселенная. М., 1962. С. 218. Сам Эйнштейн отдал многие годы жизни на попытку создания геометризованной картины мира в «единой теории поля». Интересен и до сих пор мало исследован вопрос о том, в какой степени все-таки недостает «соматичности», «пластичности» либо «скульптурности» (только здесь, в примечании, и только до разрешения вопроса и уместны эти предварительные, эскизные определения) подобным попыткам «великих объединений».

¹⁰ Античный космос и современная наука. С. 137.

¹¹ Там же. С. 130 и 138.

¹² Противопоставление сконструировано по материалам работы «Музыка как предмет логики», см.: Лосев А.Ф. Из ранних произведений. М., 1990. С. 226–227, 260.

¹³ См.: Кузнецов Б.Г. Эйнштейн. Жизнь. Смерть. Бессмертие. М., 1972. С. 78, 469, 579–580; особо важна целиком глава «Эйнштейн и Моцарт».

¹⁴ Музыка как предмет логики. С. 271, 296, 331.

¹⁵ Античный космос и современная наука. С. 209–211; Диалектика мифа. С. 590–595.

¹⁶ Диалектика мифа. С. 524–525.

¹⁷ Там же. С. 590.

¹⁸Флоренский П.А. Мнимости в геометрии. Расширение области двухмерных образов геометрии (опыт нового истолкования мнимостей). М., 1922. С. 52. Разумеется, подобный вывод нашел в советской печати немало критиков. Так, говоря об «идеалистах чистой воды», один из них писал: «Использовав в теории Эйнштейна то, что скорости не могут превысить известной величины, [они] решили, что за этим пределом, за звездами движется уже не материя, а рай. Это утверждение Флоренского, ученого человека, протоиерея. Вообще, какие угодно чертовщинные [!] выводы можно было сделать. Эйнштейн тут ни при чем, но за него немедленно ухватились» (Шмидт О.Ю. Задачи марксистов в области естествознания // Научное слово. 1929. № 5. С.8).

¹⁹ Античный космос и современная наука. С. 212. Отметим, что Лосев уточняет трактовку Флоренского, подчеркивая, что в данных релятивистских иллюстрациях имеются в виду не сами «идеи», но некие «тела как абсолютные носители идей, или — абсолютные воплощенности идей».

²⁰Лосев А.Ф. История античной эстетики. Последние века. Кн. 2. М., 1988. С. 99.

²¹ Диалектика мифа. С. 592, 593; курсив Лосева. Заметим, что Лосев понимает конечность мира строго диалектически, а именно, он признает для «всех реальных, возможных и мыслимых объектов» их актуальную бесконечность (Там же. С. 593). Потому, казалось бы, вместо конечности и (одновременно и вместе с тем) бесконечности следовало бы говорить, например, о конкретном. Но такого обозначения Лосев избегает, причем упорно! Уместно даже поставить вопрос о некоторой культурно-исторической загадке: Лосев, с одной стороны, по необходимости говорит о категории конкретности, когда характеризует творчество некоторых русских философов и приветствует, скажем, победу над «отвлеченностями» у Вл. Соловьева (показательно уже название раздела «Идея Софии — конкретность» в монографии: Лосев А.Ф. Владимир Соловьев и его время. М., 1990. С. 258), но сам он, с другой стороны, никогда не проводит строго оформленного употребления термина конкретность в собственных исследованиях (в отличие от того же Флоренского — вспомним, что подзаголовок его труда «У водоразделов мысли» читается как «Черты конкретной метафизики»). Видимо, потому в обзорной работе Н.О. Лосского «Идея конкретности в русской философии» (1933) Лосев просто не упоминался и ему (несправедливо?) было отказано в принадлежности к мощной философской традиции. Напоминание же о том, что для Лосева «реально, вещественно и чувственно творимая действительность» есть прежде всего миф (Диалектика мифа. С. 422), мало что разъясняет. Не следует забывать, сколь онтологично отношение Лосева к используемому категориальному аппарату, потому остается констатировать — затронутая тема («загадка») вряд ли сводится к поверхностным «спорам о словах». Как и почему миф глубже конкретного — вот в чем вопрос.